— Позови, — настойчиво проговорил рядом Тонин голос.
Она села, держа край простыни горячими руками. Да что за бред! Снова легла, зажмуривая глаза и стараясь расслабиться. Мерно задышала, как надо, по правилам, которые всегда помогали. Помогли и теперь.
Через пять минут уже спала, одновременно пытаясь войти в тихую предутреннюю воду под обрывом, глядя на далекую облачную башню. Но вода уворачивалась, твердела, нога соскальзывала, потом попадала в тиски между резиново неподатливыми волнами. Хотелось заплакать от беспомощности, но плакать Ирина не любила никогда. Потому, уставая, с пересохшим ртом, снова и снова делала шаг, оступалась, выдергивала босую ногу, пробуя новые направления. И все — молча.
Утром, с ощущением, что всю ночь тяжело работала вместо того, чтобы нормально отдохнуть, стояла на лестничной площадке, уже закрыв дверь и раздумывая, не постучаться ли к Тоне. Прямо видела, как входит и, убедившись, что Вадик уже отправлен в школу, начинает решительным уверенным голосом отчитывать соседку за ее бесцеремонность, за попытки повернуть ее — Иринину жизнь, с которой она сама вполне в состоянии справиться.
Но дверь открылась сама. Тоня вышла, таща в руке мешок с мусором. Засветилась улыбкой, немного виновато засматривая в хмурое лицо соседки.
— Ирэночка! Доброе утро. А знаешь, ты права. Вчера. Ты вызвала уже? А я забыла вынести, торопилась, когда с Вадиком. И хочу еще в парк сходить, пока выходной у меня. Потом все станет некрасивое такое.
Вместе они вошли в лифт, Ирина молчала, разглядывая оживленное некрасивое лицо, опять привычное, Тонино, с блестящей на неровных скулах кожей и нелепо торчащими кудряшками над ушами.
— Я полночи думала. До утра почти. Там и правда, сладкое такое все, дамское. Я, наверное, никогда не смогу. Написать, как оно чувствуется. Понимаешь? Эти слова. Они вроде настоящие, а когда я их пишу, потом получается, как ты и сказала. Ой, я рада как!
— Чему рада? — Ирина была сбита с толку.
— Тому, что ты права, — удивилась Тоня, переступая разношенными туфельками-балетками под старой джинсовой юбкой, — я сначала решила, ты совсем не слушаешь, а ты все верно заметила. Ну ничего, я перепишу снова. Попробую. Знаешь, мы, когда с Мишей, в самом начале вот…
— Тонь… А ты эту шаль с кружевом, ты ее почему не носишь?
— Какую шаль? — за очками округлились глаза, Тоня моргнула, шурша пакетом.
Лифт дернулся, лязгая, разъехались двери, открывая гулкий подъезд, яркий проем на улицу и фигуру соседа с ротвейлером на поводке.
— Ну. Испанскую такую. Которую ночью ты…