Смеясь, почитали вслух стихи какого-то местного гения, крупно выписанные по стенкам и парапету.
— Лучше бы волошинских написали, — расстроилась Шанелька, отхохотавшись, — а то маячит всякая хрень.
— Волошину земная слава уже пофиг, — сказал из полумрака строгий насмешливый голос.
Шанелька прищурилась, пытаясь разглядеть неожиданного собеседника.
— Зато тем, кто живет, было бы не лишне, для воспитания вкуса, — возразила сердито. — Им же все равно, что читать на стенках. Вот и пусть бы читали хорошее.
— Вашими бы устами… — от стены отделился непонятный силуэт, в какой-то обвисшей шляпе, надвинутой низко на лоб, и кажется, в плаще с набитыми карманами и хлястиками без пуговиц.
Из-под плаща торчали голые ноги, на щиколотках тонко прозвенели браслеты.
— Мне самой стихи Волошина по большей части не очень нравятся, — сказала честная Шанелька, — но они все равно стихи. А это на стенках просто позорище какое-то.
Но мужчина не стал продолжать беседу, вышел на свет и смешался с толпой, что окружила кукольный театр с Петрушкой на призрачно подсвеченной кулисе. Мелькнула шляпа и скрылась.
Крис толкнула Шанельку локтем.
— Ты успела посмотреть? На нем нет ничего. Только вот плащ и шляпа!
— О блин, — расстроилась Шанелька, — не успела. Он меня ругать начал, тоже мне умник, я ниже шляпы и не глянула. Совсем-совсем ничего?
— Кажется. Да. Ну, увидим еще. Он за нами, между прочим, давно шел, я думала, показалось. А вот нет. Ты поести не созрела еще?
— Во мне еще обед. Я в двери не пролезу. И лестница сломается. А я спать уже хочу.
— Тогда мороженого и спать, — решила Крис, направляясь к стойке, где скучала одинокая девушка в белой кружевной наколке на голове, — нам еще завтра шашлык. С Вовой. Надо выглядеть.
* * *
Весь следующий день они провели медленно и безмятежно, как и мечталось Шанельке одинокой ее зимой, когда Тимка гулял со своей Инночкой, мама возилась с котами, поглядывая на молчаливую дочку, а Костик Череп, уехав на очередной фестиваль, появлялся в сети, публикуя восторженные стихи и песни, посвященные Катерине. Он не забывал аккуратно звонить Шанельке, взахлеб рассказывая свои бардовские новости, и постоянно говоря о чем-то новом. Она догадывалась с тяжелым растерянным сердцем, это новое пришло с новым общением, с новой женщиной. Было ей тогда устало, будущее казалось рваным и перемешанным, серым и тусклым, будто оно тоже устало, хотя еще не началось. И только одна мысль держала ее. Летом приедет Крис, и вместе они, как давно уже планировали, да все что-то мешало, завеются в ленивый августовский отдых, давая себе полную свободу. Свободу не только куда-то поехать, а еще и там — не делать ничего. Даже не купаться, если не захочется.