Утро было позднее и ленивое. А еще — с молчанием. Шанелька осторожно не рассказывала подруге о ночном приключении, помня о том, как та рассвирепела и обещала ее обидчика — кохтями. Хотя пожаловаться на маленькую стерву Олечку ужасно хотелось, выговориться с язвительной злостью, излив желчь и не накапливать ее в сердце. Они с Крис, бывало, злословили о недругах и неприятных личностях, четко понимая — это не увеличение негатива, а наоборот, выскажешься преувеличенно язвительно, и вся злость улетучивается, не застит глаза, позволяет жить дальше мирно. Но Шанелька опасалась резонного сурового вопроса — если он с тобой так, какого рожна ты снова полетела-побежала, к нему же? Вот и получила, вполне ожидаемо, по глупой блондинистой голове.
Спрашивать Крис о подробностях ее посиделок Шанелька тоже опасалась. Деликатничала. Если там что-то было, вдруг Крис станет говорить про Алекзандера, объяснять и оправдываться, а совсем не надо. Шанельке — не надо, она и так примет сторону подруги, не потому что извечная женская солидарность, все они козлы, а мы-девачки всегда правы, нет-нет. Просто Шанелька Крис доверяла и знала, та умна. И сама обо всем подумала.
Но зря я это все, думала дальше Шанелька, наливая себе еще кофе и беря из бумажного пакета мягкий круассан, уж что-что, а оправдываться Крис не будет. Не тот характер, чтоб чем-то или кем-то прикрываться.
— Все вчера было нормально? — спросила, кусая и запивая, и тем подсказала подруге, можешь рассказывать, если хочешь, а не хочешь, кивни.
Та кивнула, отставляя пустую чашку. Улыбнулась. Но углубляться в подробности не стала. Ушла на постель, села, ставя босую ногу на край, и отвинтила крышечку флакончика с лаком.
— А у тебя, вроде, не очень? — задала осторожный встречный вопрос, тоже позволяя подруге или поделиться, или грустить молча.
— Ну, — Шанелька покачала головой, — ну, да. Но не хочу. Да нет, на самом деле, если по факту, то, как раз все хорошо. Просто…
Она помолчала, обдумывая, сможет ли рассказать, но не проговориться.
— Понимаешь… Смешные мы, в смысле — женщины. По факту: свидание, машина, звезды, сплошная красота. Секс. Очень даже ничего себе секс. Получше, чем… (тут она вовремя замолчала, а ведь чуть не сказала «чем в первый раз»). Хороший, короче секс. И потом все так ласково, чинно, деликатно, домой подвез, до калитки до самой. А вот попрощаться толком не сумел. И сразу получается, все, что было, будто черной краской замазали. Ну не дура? Оно все же все равно — было! И было хорошо. А ощущение такое, будто все исчезло, и ничего не было! У меня голова лопнет от недоумения, почему женский ум так устроен. Была бы я мужиком, я бы похохатывала, по пузу себя хлопая. И яйца чеша. Типа — трахнул телку, кончил круто (веришь, да, он, правда, круто кончил), можно дальше ходить гоголем. Кстати, почему гоголем? Уткой, да? Селезнем, в смысле. Не Николай Василичем. Ну, вот… Внимание, вопрос. Так почему же я, из-за того, что это чучело в машине сидело и не смогло мне пару ласковых на прощание отслюнить, и невнятно там мялось, и уехало чисто-просто так, почему я зла, будто и не лежала там, не балдела? Будто не меня целовал, по-всякому. Внимание, второй вопрос: они этого совсем-совсем не понимают? Что женщину взять тепленькую можно не отменным сексом, а этими вот глупостями дурацкими? Ручку поцеловать. Слов сказать на прощание. Или они боятся, из-за слов я замуж побегу, что ли? Все. Я сказала. Как раз успела, пока ты лак.