— Вов-ва-ан! Ах ты, черт чумазый, встречай! И номер нам, тот, что обещал, ничо не знаю! А-а-а, иди сюда, ну-ка!
В ответ послышался голос Вовы. Шанелька искоса посмотрела на безмятежное лицо подруги. Ничего по лицу не поняла и снова решила — да ну ее пока что, прошлую ночь. Начался новый день. Пусть он будет хорошим.
Они открыли двери и встали, чуть не раздавив картонную коробку на плетеном половичке.
— Ого! — Шанелька нагнулась, трогая закатанное в золотую фольгу горлышко бутылки, среди кистей крупного винограда в розовой изморози. Выпал и покатился по кафелю сизый гранат с приплюснутыми бочками.
Крис хмыкнула и толкнула коробку в комнату. Заперла дверь.
— Вечером сожрем гостинцы.
— Какой гадкий Вова, — зашептала Шанелька, топая следом и сдавленно хихикая, — о-о-о, коварный, подарки шлет, небось и ручку поцелует, и на колено встанет. Да он похлеще Черепа! Немедленно всех бросай и замуж-замуж!
— Типун тебе на язык, Шанель. Пошли скорее, пока он там с гостями.
* * *
Ветер был ярким, горячим почти до белого, и все вокруг будто присыпали белой солнечной пылью. Лица людей — загорелые и красные, асфальт, ограниченный прилавками и витринами, парапет, витые столбики, за которыми сверкала синяя, с белым блеском, вода, и по ней — белые яхты и катера, а дальше, в белесой дымке на горизонте — пухлые облака, будто сгущенный в жаркую вату летний зной.
Идти было тяжко, жара держала колени, мешая им подыматься, давила на плечи. И Шанелька пожалела, что не нахлобучила ничего на голову, так сильно пекло. Они медленно шли, отвлекая себя разглядыванием витрин и народа, дважды выпили ледяной газировки, мгновенно вспотели, попытались спуститься на берег, чтоб искупаться, но гальки почти не было видно из-за толчеи полуголых тел, и съев по мороженому, девочки побрели дальше, жалея, что не вышли попозже, когда солнце хоть чуть пожелтеет, теряя яростный белый блеск.
Впереди цивильная набережная обрывалась, и там, у подножия каменистого холма с гробницей Юнге, пляжные зонтики и барные стойки под лохматыми тростниковыми навесами окружали голые люди обоего пола. Шевелились плечи и локти, обнаженные мужчины чинно беседовали с обнаженными дамами. На пластиковых топчанах валялись тела разной степени загорелости и обгорелости.
— Их так много, — Шанелька пришурилась на толчею, — что как-то даже не впечатляет. Ласточка был прав, когда рассекал с голым задом среди обычных пляжников. Если конечно, хотел внимание привлечь.
— Криси! — откуда-то сбоку, из ноющей мелодии флейты и постукивания маракасов раздался удивленный голос. И перед подругами возникла худенькая девочка в цыганской цветастой юбке и черной маечке, с короткими, косо кинутыми на впалые скулы, русыми волосами. Развела тонкие руки, уронила их, явно стесняясь. И засмеялась, щуря серые глаза. Рядом с ней стояла, держа за руки двух совсем маленьких замурзанных детишек, совсем голых, молодая женщина сонного вида, тоже совсем голая, с коричневыми грудями, расписанными завитками белил и охры. На лбу сонной пламенел красный рисунок. И еще одна подходила, тоже раздетая, с улыбкой, плывущей по загорелому неподкрашенному лицу.