— Конец, конец! И как только богу не совестно позволять такое…
— Как же случилось несчастье? — сквозь слезы спросила Аполка.
— Ой, и не спрашивайте, барышня, потому что вы всему виной!
Остолбенев от изумления, девушка испуганно уставилась на ключницу:
— Я всему виной? — пролепетала она. — То есть как это я?
Ключница пожалела, что проболталась, и стала оправдываться.
— Это Пружинский сказал, душечка моя! Да вы не пугайтесь! Не все же правда, что говорит этот Пружинский. А и в самом деле, будь так, опять же вы ни при чем. Не хватало еще, чтобы за сумасбродства знатных господ ответ бедняки держали. Захотелось ему, вот и вышел он на этот самый дуэль биться не на жизнь, а на смерть с гусаром Ордоди. И вот что вышло! Боже мой, только бы он не помер! А вам-то чего себя корить? Разве вы повинны в том, что вы такая красивая, такая милая и что так по сердцу пришлись нашему барину? Недаром я всегда говорила, что всякий цветок рано ли, поздно ли, а распустится. Не летом, так осенью! Вот посмотрите, голубка моя сизокрылая, даже старый столетник и тот расцвел нынче в саду — а посадил-то его еще дедушка нашего садовника, и с той поры не цвел он ни разу. А как вас, барышня, сюда впервой привезли, я сразу подумала, что так это и кончится. Ой, да что я болтаю?! Да разве я могла подумать такое! Покарай, господи, этого Ордоди!
Аполка чуть было не лишилась чувств. Теперь-то она поняла, из-за чего была дуэль: из-за того единственного поцелуя. Единственного поцелуя!
А ключница все плакала да причитала, показывая на красные пятна на ступенях лестницы.
— Вот и расцвел алоэ!
Это были свежие капли крови, обозначившие путь, каким несли раненого графа.
В голове у Аполки шумело, мысли ее путались и сердце сжималось от какого-то непонятного, таинственного страха. Снова рок занес над ней свою руку. Теперь, когда она уже всерьез поверила, что обрела, наконец, покой, этот самый покой вдруг сбросил с себя белоснежные одеяния и перед ней в черном балахоне снова стояла опасность. И так все время, словно свет и тьма вели за нее постоянную борьбу, из которой победительницей всякий раз выходила тьма.
Аполка уже не сомневалась, что граф Иштван влюблен в нее, потому-то он и жизнью рисковал на поединке.
— Боже мой, какая же я несчастная! — шептала она.
Но раздумывать было некогда — через несколько мгновений она очутилась возле раненого, окруженного всеми дармоедами, которые нашли себе прибежище в крепости. Будетинский военный врач Янош Непомук Бреке, склонившись над больным, запустил длинный зонд в рану, отыскивая пулю, которая попала графу в правый бок и застряла где-то между ребер. Старый Ковач плакал, а господин Памуткаи с нескрываемой ненавистью взглянул на вошедшую в комнату Аполку. Священник помогал врачу, держа в руках тазик с водой. Пружинский взволнованно бегал по комнате, беспрестанно повторяя: