— Правда, все так и было. Веснушки — это наше семейное достояние. Все женщины в роду рыжие и конопатые. Очень сильный доминантный признак.
— Бабуля в молодости генетикой увлекалась, вернее, одним генетиком, — шепнула мне Вилька на ухо, — поэтому очень сильно верит в наследственность. Думает, что рано или поздно кровь свое возьмет, и я тоже что-нибудь сплету этакое, но мне что-то не верится. У меня руки — крюки, ничего ими делать не умею.
Екатерина Альбертовна покачала головой, достала из шкафа книгу и протянула ее нам.
— Вот, девочки, здесь есть все, что надо знать женщине об истоках молодости и красоты. Матильда, я настоятельно рекомендую тебе прочитать этот древнекитайский трактат.
— Бери-бери, — шепнула Вилька, — вера бабули в Китайскую медицину незыблема, как Китайская стена. Она ж на Дальнем Востоке долго жила, всяких премудростей нахваталась — страсть.
— А туда-то ее как занесло? — так же тихо шепнула я.
— Так, дед-то на Дальнем Востоке служил, на советско-китайской границе.
* * *
Ну и конечно, Вилька заразилась идеей фикс сделать из меня красотку.
И если до Парижа я как-то отбрыкивалась, то после, пребывая в некоем слегка измененном состоянии, поддалась на уговоры, хотя бы в солярий сходить, не подумав, что коготок увяз — всей птичке пропасть. Я еще слабо сопротивлялась, уверяя, что загар ко мне не липнет, но бесполезно — нещадно обмазанная каким-то кремом, я оказалась запихнутой под крышку аппарата.
— Как в гробу, прости господи, — прошептала я и покорилась судьбе.
Через какое-то время, когда я уже отчаялась выбраться, крышка откинулась, и Вилькин голос произнес: «Хватит дрыхнуть». Кожу саднило и стягивало. Я глянула в зеркало — личико было розовым, как у рождественского поросеночка.
— Ну и куда я теперь такая пойду? — уныло задала я вопрос, но Вилька даже не соизволила ответить, а вместо этого стала снова мазать меня уже другим кремом. Правда лицо щипать перестало, зато нос, лоб и щеки залоснились. — И что мне теперь, как тульский самовар по улице идти? — вопрос опять, конечно, остался без ответа.
Вилька достала пудреницу и провела пуховкой по моей блестящей физиономии, потом обмахнулась сама и, сказав: — Теперь порядок, — поволокла на улицу.
— Подожди, — взмолилась я, подгоняемая Вилькой чуть ли не пинками, — пить хочу. От этого искусственного солнца жажда, как в Сахаре.
— И не думай, — отозвалась та, пыхтя, и не сбавляя темпа, — у нас режим жесткой экономии — никаких лишних расходов.
— Что и стакан сока нельзя?
— Водичкой обойдешься. Из-под крана.
— Сердца у тебя нет! Где хоть кран-то?