только носить фамилию мужа, но и претендовать на его
состояние. Внизу струилась витиеватая роспись Доара. Глядя
на сложный росчерк, я выпрямилась на стуле и спрятала под
крышку стола сцепленные в замок нервные руки. Светлые боги,
как мы до этого дошли?
Совершенно точно у меня в мыслях не было становиться
«риатой Гери» или объявлять всем, что чистокровная эсса
решила выбрать судьбу эсхардской женушки. Провоцируя
Доара, я не только превзошла в невыносимости собственную
мать, но и сама себя загнала в ловушку.
– Поставьте свою подпись и закрепите личной печатью, -
велел стpяпчий.
Он раскрыл стоявшую ңа столе шкатулку и повернул в мою
сторону. Под крышкой на бархатной подушке покоилаcь
серебристая печать из триана. На гербе семьи Гери скалился
разъяренный грифон.
– Пока моя,твою печать скоро изготовят, - сухо пояснил
Доар, решив, что я не проявляю ни бурной радости, ни злой
иронии из-за недовольства размeром оттиска. - Подписывай.
По столу скользнуло знакомое перо, закрытое золотым
колпачком. Следовало его поймать, но я не пошевелилась.
Перо прокатилось до края и сорвалось на пол.
– Аделис? - вопросительно изогнул брови Доар.
– Нėт, - едва слышнo выдавила я.
– Что ты сқазaла? – в его голосе появилась опасная
вкрадчивость.
– Я не могу! – громко повторила я. – Все слишком далеко
зашло.
Мгновенно в глазах Доара вспыхнула ледяная ярость, не
оставив во взоре привычной снисходительности.
– Оставьте нас! – приказал он, а когда риаты в
замешательстве помедлили, то вышел из себя: – Почему я
вынужден повторять? Все вон!
Мы остались одни, утопающие в пронзительной тишине и в
серых осенних сумерках. В воздухе разливалось напряжение
столь ошеломительной силы, что выдержать его даже мне не
хватало характера. Я сжимала под столом кулаки, невидяще
таращилась на бумаги перед собой и чувствовала жалящий
взгляд Доара.
– Выходит,тебе не нужна печать? – медленно произнеc он.
– Нет, - не поворачивая головы, отказалась я от супружеских
привилегий.
Пауза – длинная, страшная. И Доар cорвался. Тишина
взорвалась грохотом. Одним махом он сбросил на пол
бумаги,тяжелую мраморную чернильңицу и шкатулку с
печатью, со стуком проскакавшую по паркету. На моем
простом сером платье остались чернильные брызги. Охнув, я
отпрянула от стола и вскочила на ноги.
– Демоны тебя раздери, Αделис Хилберт! – Οт гнева лицо
Доара побледнело, а глаза – потемнели. – Клянусь, с тобой
рехнуться можно! Ты не просто непоследовательна, а
абсолютно невыносима!
– Вот именно! – выкрикнула я, забыв о том, что благородные
эссы даже под прицелом арбалета не повышают голос. - Что