Я на секунду потеряла дар речи. Слышать такое было бы приятно любой девушке. Особенно той, за внимание которой никогда прежде не боролись мужчины.
— Кажется, да, — пробормотала я, усмехнувшись. — Буду ждать новостей. До завтра.
— Пока, — то ли с сожалением, то ли с улыбкой произнес он прежде, чем в трубке раздались короткие гудки.
Переодевшись в короткие шортики и свободную футболку, я посмотрела на часы. Половина девятого. Достаточно поздно для ребенка. Пора готовиться ко сну, собирать сумку к школе, чтобы не делать этого утром, второпях. Но за окном было светло, а мне ужасно не хотелось, чтобы племянница отправлялась в квартиру, где маячит вульгарная курящая мамаша, любительница красивой жизни, женщина без ответственности и обязательств.
Ксюша свернулась на диване в комочек, накрылась пледом и смотрела на меня глазами обреченного. Ей тоже не хотелось возвращаться домой.
Нам обеим не хватало Арсения.
Ксюше не хватало его смеха и даже его обычного брюзжания, его грозных наставлений и их милых вечерних прогулок за мороженым. А как он забавно носился с утра по квартире в трусах, со щеткой во рту и поторапливал её, стоящую наготове, с сумкой в коридоре и засыпающую от ожидания, навалившуюся на косяк.
А мне просто не хватало его больших рук, которые молчаливо обнимали бы мои плечи в дни невзгод. Ему всегда казалось, что если уж мужчина открывает рот, то исключительно для того, чтобы выдать что-то умное и достойное. Поэтому, не сумев подобрать подходящих слов поддержки, он обычно хлопал меня по спине и притягивал к себе для утешительного объятья. И мы молчали. Подолгу.
И в этом молчании не было натянутости и вымученности. Оно было легким и непринужденным. Сопереживающее, целительное молчание.
Он не был эмоциональным импотентом, как я. Сеня не дурак и при необходимости мог подобрать нужные слова. Просто брат знал меня. Досконально. Он изучил меня достаточно, чтобы знать, каким образом оказать мне поддержку.
— Здоровяк, — говорил он после долгого молчания, — это всё такие мелочи. Такие мелочи.
И я никогда не верила ему, но это, бесспорно, действовало успокаивающе. Как мантра. Ты повторяешь, повторяешь и сам начинаешь верить. Так почему же нужно было увидеть его обмотанное бинтами тело, чтобы осознать истинность его слов? Всё в конечном итоге стало мелочью пред разрывающимся на куски сердцем, лицезрящим его безвольные руки-плети. И я не стала бы переживать из-за ничтожных поводов, не стала бы обременять своими душевными порывами, лишь бы он только жил, дышал и говорил со мной.