— Кто такой?
— Полковой комиссар наш. Мы с ним из окружения лесами пробирались. Из болота меня вытащил. Как отец мне был. А его этот сдал…
— Кто? — спросил я.
При допросе главная задача — установить как можно больше лиц, сотрудничающих с нацистами.
— Да тоже окруженцем представился. Такой весь — ну без мыла сами знаете куда влезет. Алексием все назывался. Он его и сдал.
— Приметы?
— Невысокий, худощавый, но подвижный. Лет двадцати пяти. На щеке справа едва видимый шрам. Когда говорит, кажется, что криво усмехается. А еще глаза такие пронзительно зеленые…
— Ну-ка, — меня как током пронзило. — А кто он, откуда?
— Намекал, что в Москве часто бывал. Про кинотеатр «Уран» рассказывал. Вспоминал, какие фильмы там смотрел.
Господи, ну бывают в жизни совпадения. Ведь время от времени вспоминал об этом мерзавце. Вот он и нарисовался. Или не он?
Тимошенька Курганов, моя педагогическая неудача. Советская педагогика утверждала, что в каждом человеке в основе есть доброе и вечное. Но в нем имелись только лживость и злоба. И он был концентрацией чистого, как философский камень, эгоизма.
Родители его из купеческого сословия переобулись в нэпманы, а потом в завсклады. Я убеждал их воздействовать на сына — парня способного, артистичного, но с изъянами в воспитании, которые без участия родителей исправить невозможно.
Отец его передо мной лебезил — считал как бы представителем власти, и восклицал:
— Что, сынок подрался, нахамил? Ну, будет ему кузькина мать!
На следующий день Тимошенька пришел с фингалом и проблеял, что упал. Вести себя лучше не стал, но сделался гораздо изворотливее. Как я понял, нэпман дал ему отцовский наказ, закрепленный синяком, — не высовывайся, хочешь что-то получить, так делай это тихо.
Потом Тимофей связался с уголовной шушерой. А когда отца взяло ОГПУ за махинации, и он остался с матерью, то окончательно распоясался. Ох, сколько связано у меня с этим мерзким шакаленком. Точнее, шакаленком он был в конце двадцатых годов. Потом вырос в такого упитанного шакала.
Неужели он? Сретенка, кинотеатр «Уран»… Очень может быть. И отличительные приметы. Или все же не он? Да ладно, все равно свои соображения надо написать в рапорте. А там время покажет — он или не он. Но такое вполне в его духе…
Троицу отправили в спецгруппу нашего фронтового отдела, занимавшуюся дезинформацией противника через задержанных агентов. Слышал, что потом через этого радиста-эмигранта дезинформации скормили немцам немало, да еще такой жирной, наваристой. Думаю, мы ею не одну солдатскую жизнь сберегли, смешав немцам планы прорывов и окружений. Да еще приняли борт с пятью парашютистами. Но это уже была не моя забота.