— Пора, сын мой. Ты готов пройти врата, я буду с тобой. Ты прощен, оправдан перед Богом, он ждёт тебя. Да не убоишься ты боли и страдания, ибо чего бояться тому, кто уже не принадлежит этому миру? Иди.
Идти? Уже? Как быстро закончился этот коридор, как быстро утекла сквозь пальцы его жизнь… Как же… Как все несправедливо… Надо идти. В коридоре воцарилось торжественное молчание, Мак-Миллан отошел назад, уступив место крепкому тюремщику, его имя узник не знает.
— Ну, мистер Грифитс, идёмте.
Тишина. Затихли голоса в камерах, весь недлинный путь вразнобой доносившиеся до него, слабея, слабея… Затихли. Совсем недавно он сам вот так затихал в ожидании. Скоро… Уже вот-вот… Только сделать несколько шагов внутрь небольшой комнаты, посередине которой…
Его он видел раз за разом, в своих коротких отрывочных снах. С отстранённым интересом сейчас сравнивает — похож ли? Да. Массивное деревянное основание, толстая обивка, широкие ножки и подлокотники. Высокая спинка немного отклонена назад, вверху — небольшая выемка. Выглядит удобно… Удобно? Кто-то решил позаботиться об удобстве того, кто через несколько минут умрет? Как это странно… Глаза узника заметались, спеша, спеша увидеть как можно больше, ведь… Ведь это последнее, что он видит, последнее… Наверное, лучше не смотреть? Может, плотно, как можно плотнее зажмуриться? Все равно сейчас его лицо закроет шлем, здесь не заклеивают глаза, как в Ливенуорте. Предпочитают не видеть лица… Что же, так, наверное, лучше для тех, кто остаётся… Меньше воспоминаний. А он видел… Видел лицо… Видел глаза… Да что же это… Почему? Он не хочет… Не хочет… Нет! Нет! Не надо… Думать о Боге… Повторять про себя слова молитвы… Последней молитвы… Он почувствовал, как жёсткие пальцы вежливо, но непреклонно сжались на его локте, слишком замешкался на пороге. Его решили поторопить…
— Ну же, мистер, идёмте. Держитесь молодцом, помолитесь…
Господь милосердный, могущество твоё беспредельно. Прими душу мою, очищенную от всякой скверны, от всякой лжи. Глаза мои смотрят прямо, голова поднята, лицо открыто — я готов предстать перед престолом твоим. Я чист… Чист… Чист…
От порога до стула — четыре шага, совсем коротких шага. Узник делает первый.
Какой здесь яркий, режущий глаза свет… Он невольно поежился, попав под его безжалостные лучи, небрежно вделанная прямо в потолок лампа забрана частой решеткой. Какие причудливые извилистые тени от нее на неровных стенах, как они искривляются в углах, бегут по полу. По его одежде, лицу… В тускло освещённом коридоре ему было спокойнее… Но здесь… Этот стул в трёх шагах, этот свет, эти пальцы на локте… Они усилили хватку — и делается ещё один шаг.