Как страшно… Боже, как же страшно… Все, все остались там, и преподобный… Нет, он ведь обещал быть с ним до конца! Оглянуться? Он стоит сейчас среди тех, кому доверено остаться. Оглянуться? Нет, страшно. Он увидит всех уже сидя, перед тем, как… Господи, дай силы, уверенности… Дай, позволь уйти достойно… Ведь… Ведь… Мысли путаются, несутся к неизбежному концу, как неуправляемый поезд, мчащийся к пропасти. Стук колес… Поезд… Поезд… Не хочу! Не хочу! Я не хочу об этом думать! Не хочу ничего вспоминать! Не сейчас! Только не сейчас… Боже… Третий шаг.
Его вера… Обретенная вера. Где она? Снова и снова он повторяет про себя — задача выполнена, победа одержана. Одержана! Ведь так? Но все, кому он мог снова и снова задавать этот вопрос — остались там, они уже недосягаемы. Они больше не обнимут его, не пожмут руку, не ободрят дружеским взглядом преподобного… Не осветят камеру любящими глазами матери. Ведь… Ведь она любит его? Она, наверное, все поняла из его заминки в последнем разговоре, но… Сейчас она молится, молится за него… Ждёт неизбежного конца и желает, искренне желает, чтобы он обрёл вечный покой там… За вратами. Негромкий деловитый голос…
— Вот так, мистер Грифитс, теперь повернитесь.
Как жёстко и неудобно… Спина уперлась в жёсткую доску, что-то щёлкнуло, с лёгким скрежетом провернулось, его толкнуло вперёд. Теперь он сидит прямо, голова вошла в приготовленную выемку. Он скосил глаза вправо, не решаясь повернуться, словно… Словно если посмотрит мельком — все как-бы не взаправду. Уловка из далёкого детства… Но он — не ребенок. И то, что он увидел — навсегда останется в его памяти. «Навсегда», которое измеряется минутами…
Небольшой столик, на нем — погнутая жестяная мисочка с мыльным раствором, бритва.
Снова обрушился холодный ужас, его лавина смела выстроенную было стену из веры и убеждения, из взглядов матери и преподобного Мак-Миллана. Где он? Где? Небольшая группа вошла следом за ним — начальник тюрьмы… врач… вот ещё один тюремщик… Всех их он знает по именам, но сейчас… Их лица размыты, силуэты словно бесплотны, их имена его не интересуют. Что ему до них… Их силуэты… Перед глазами внезапно возник ещё один туманный облик, нет… Нет! Закрыть глаза… Закрыть… Не смотреть… Ведь он уже видел, как… Она была живая, теплая, улыбающаяся — и вдруг стала такой же нереальной, как будто несуществующей. Так ему было легче… Легче — что? Что? Его глаза распахнулись, в надежде обрести силу, последнюю опору — нашли преподобного Мак-Миллана, да, да! У него есть имя, он — настоящий! И это — единственное, что имеет сейчас значение. Вот он пристально посмотрел на узника и прикрыл глаза, я тут, с тобой. Я не оставлю тебя. Мужайся, сын мой, ты уже почти завершил свой земной путь. Впереди — путь небесный, ты ступишь на него уверенно и спокойно. Пальцы священника крепче сжали Библию, его губы беззвучно зашевелились. Под движением бритвы упала первая прядь…