– Я Бина Гельбфиш. А Мейера Ландсмана вы знаете.
Я и тебя знаю, говорят глаза старика.
– Рав Литвак не говорит, – поясняет Голд. – У него перебиты связки.
– Понимаю, – говорит Бина.
Она измеряет разрушения, произведенные временем, травмами и медициной, в человеке, с которым семнадцать-восемнадцать лет тому назад она отплясывала румбу на свадьбе двоюродной сестры Ландсмана Шифры Шейнфельд. Напористая леди-шамес на время уступает место другой Бине, но не исчезает насовсем. Она никогда не исчезает насовсем. Прячет свои дерзкие повадки, так сказать, в расстегнутой кобуре, держит наготове со спущенным предохранителем, поигрывая пальцами свободной руки на бедре.
– Господин Литвак, вот этот детектив рассказывает мне про вас какие-то дикие истории.
Литвак дотягивается до блокнота, на котором наискось лежит скользкая, цвета эбенового дерева сигара – авторучка «Уотерман». Он открывает блокнот одной рукой на колене, изучая Бину, будто шахматную доску в клубе «Эйнштейн». Пока он обдумывает дебют, в голову ему приходит двадцать вариантов, девятнадцать из них он отвергает. Он отвинчивает колпачок ручки. Осталась последняя страница. Пишет:
Вы же не любите дикие истории
– Да, господин Литвак. Не люблю. Это верно. Я в полиции уже много лет, но могу пересчитать по пальцам одной руки те случаи, когда чьи-то дикие истории оправдывались или приносили пользу.
Не повезло вам трудно искать простые объяснения в мире полном евреев
– Согласна.
Стало быть нелегкая доля быть еврейским полицейским
– Мне нравится, – искренне говорит Бина. – И я буду скучать по этой работе, когда все закончится.
Литвак пожимает плечами, словно намекает, что он посочувствовал бы ей, если бы умел. Его тяжелые глаза с покрасневшими веками обращаются к двери, и одной поднятой бровью он формулирует вопрос Голду. Голд трясет головой. И снова оборачивается к телевизору.
– Я понимаю, что это нелегко, – говорит Бина. – Но предположим, вы расскажете нам, что вы знаете о Менделе Шпильмане, господин Литвак.
– И о Наоми Ландсман, – вставляет Ландсман.
Если вы думаете, что я убил Менделя то вы заблуждаетесь как и он заблуждался
– Я вообще ничего не думаю, – говорит Бина.
Счастливица
– Это мой дар.
Литвак смотрит на часы и издает надтреснутый звук, который Ландсман воспринимает как болезненный вздох. Литвак щелкает пальцами и, когда Голд поворачивается, взмахивает исписанным блокнотом. Голд уходит в другую комнату и возвращается с новым блокнотом. Он несет его через комнату и вручает Литваку, а взглядом предлагает избавиться от назойливых посетителей любым из многочисленных интересных способов. Литвак машет рукой, чтоб мальчик убрался, гоня его к двери. Потом он подвигается и похлопывает по месту рядом с собой. Бина расстегивает парку и садится. Ландсман подтаскивает гнутый стул. Литвак открывает блокнот на первой чистой странице.