– Аналогично.
– Ну, – говорит она, радушно обводя руками кабинет, как будто только что заставила нечто исчезнуть. Ее шутливый тон не предвещает ничего хорошего. – Угадай с трех раз.
– Я – труп, – гадает Ландсман, – комиссия засыпала меня негашеной известью и зарыла.
– Дело в том, – говорит она, – что мне позвонили на мобильник сегодня утром в этот кабинет, в восемь пятьдесят девять. После того, как я выставила себя полной идиоткой и орала как резаная, пока они не выпустили меня из федерального здания, чтобы я смогла попасть сюда вовремя, сесть на тот стул позади тебя, а при необходимости встать и защитить своего детектива.
– Хм…
– Отменили твое слушание.
Бина лезет в торбу, роется в ней и вытаскивает оттуда пистолет. Добавляет его к арсеналу двуствольного взгляда и остроконечных ботинок. Тупоносый М-39. Со ствола свисает бирка на веревочке. Бина запускает пистолетом Ландсману в голову. Он ухитряется поймать пистолет, но не успевает схватить значок, полетевший следом. Затем наступает очередь мешочка с обоймой. Порывшись еще немного, Бина извлекает убийственного вида формуляр и его подельников в трех экземплярах.
– После того как вы сломаете голову над этим «дэ-пэ-дэ двадцать два пятьдесят пять», детектив Ландсман, вы будете восстановлены в правах, с полным окладом и привилегиями, как действующий офицер Центрального управления полиции округа Ситка.
– Я снова на службе.
– Как есть, на пять недель. Наслаждайся.
Ландсман взвешивает шолем на ладони, как шекспировский персонаж, задумавшийся над черепом.
– Надо было с него миллион содрать. Он отрыгнул бы и не поморщился.
– Чтоб он сдох. Чтобы они все сдохли. Я всегда чувствовала, что они там, в Вашингтоне, наблюдают. Дергают за ниточки. Определяют повестку дня. Конечно, я знала. Мы все это знали. Мы все выросли с этим знанием, так ведь? Нас только терпели. Как гостей. Но они так долго игнорировали нас, предоставили самим себе. Как легко обмануться, думать, что у тебя есть автономия, крошечная, неказистая, но есть! Я считала, что тружусь ради общего блага. Ты знаешь. Служу народу. Защищаю закон. А на самом деле я просто служила Кэшдоллару.
– Ты считаешь, меня следовало уволить?
– Нет, Мейер.
– Я знаю, что слегка зарвался. Поддался предчувствиям. Пустился во все тяжкие, как обычно.
– Ты думаешь, я злюсь из-за того, что пришлось вернуть тебе жетон и пушку?
– Нет, не думаю, что это так уж тебя разозлило. Но слушания отменили. А я знаю, как ты любишь, чтобы все было по инструкции.
– Я действительно люблю, чтобы все было по инструкции, – говорит она, и голос ее твердеет. – Я верю в инструкции.