— Ну так надо увести, — беспечно ответила Мила. — Из семьи. Только как следует за дело взяться. Что ты прямо как маленькая? О своих интересах нужно заботиться самой. Никто для тебя ничего делать не будет.
Маша смотрела на ту, которая считалась ее подругой, на открытое атласное платье с вышивкой, которое сшила лучшая московская портниха, и думала, что ее собственный выходной наряд — блузка в горошек и фиолетовая юбка с воланом — проигрывает и сама она проигрывает свою жизнь, день за днем, тратя ее непонятно на что. Две шестидневки давно прошли, и Маша ощущала невольный трепет при мысли, что однажды ей позвонит капитан Смирнов или кто-нибудь из его людей и потребует отчета. Но никто ей не звонил, никто ее не тревожил, и в голову Маше лезли самые фантастические мысли.
«А может быть, он забыл обо мне? Может быть, его переехал трамвай? Или все еще проще — может быть, его за что-нибудь арестовали?»
Если Смирнов исчез из ее жизни, получалось, что она может все переиграть. Выплеснуть Миле кофе на платье, встать и уйти, позвонить Ване, сказать, что согласна выйти за него замуж. Но вместо этого приходится сидеть и слушать, как сытая жена профессора Солнцева поучает ее, что делать и как вообще себя вести.
— Как насчет Ринка? Говорят, его жена тяжело больна и скоро умрет. Вообще-то она двадцать лет может умирать, но не при этой болезни. — Мила хихикнула. — Конечно, он уже, как это говорится, не первой свежести, тьфу, не первой молодости, и ему за шестьдесят… Или за семьдесят? Чем не вариант, Машка? Терпеть-то придется недолго, как ни крути. Или вот еще Самойлов, он помоложе, но там надо постараться, чтобы отбить его у законной половины… Как ее называет мой муж, три четверти, потому что у нее такая задница…
Маша кожей ощутила, что на нее смотрят, и, повернув голову, заметила в углу зала знакомое лицо. Точно, кто-то из музыкантов, как его… Чехардин. Арфист из их оркестра. Ей всегда казалось, что человек, который играет на арфе, должен быть устроен иначе, чем остальные, но, судя по всему, Чехардин был такой же, как все: ходил в рестораны с дрянной музыкой, и спутница его — бесцветная узкогубая блондинка — была под стать остальным посетительницам. Если не знать, что он музыкант, его можно было даже спутать с каким-нибудь командированным из провинции, которые по приезде в столицу обязательно являются в ресторан, долго сидят, пьянеют с первой рюмки водки и нередко заканчивают вечер бессмысленным дебошем и битьем посуды.
— Ну что? — задорно спросила Мила. — Будешь Самойловой?
Ей было скучно, Казачинский, который обещал зайти за ней, где-то задержался, и она поддразнивала Машу, которая бесила ее своей правильностью, чем-то скованным и в то же время отчужденным, что сквозило в ее облике, несмотря на все усилия.