Когда машины начинали двигаться, я вскакивала на подножку ближайшей и ехала кусочек пути. Вдруг вижу — едет открытый «виллис», правыми колесами по дорогое, левыми — уже по горе. Я упросила лейтенанта, сидящего в машине, подвезти меня. И вскоре заметила, что солдат-шофер уж больно весел. Особенно это было заметно, когда машина останавливалась и лейтенант выходил из нее, чтобы проложить дорогу.
— Знаешь, что мы везем? — спрашивал шофер. — Нет, не скажу, военная тайна!
Еще через десять минут:
— Знаю, но не скажу тебе, нельзя!
Но в конце концов не выдержал:
— Мы везем приказ о прекращении огня. Война закончилась!
Когда я нашла своих и рассказала им, мне никто не поверил. По радио никакой информации не было. Ребята обозвали меня вруньей, я обиделась и залезла в машину спать. В два часа ночи меня оттуда вытащили и принялись качать. Оказывается, уже передали сообщение о победе».
Анна Блинцова
***
Дед не рассказывал. И фильмы смотреть не любил. Один раз, когда я смотрела любимых «В бой идут одни старики», скривился мрачно. Сказал: «Сделали оперетту из войны».
Воевал с 39-го по 45-й. Ленинградский фронт. Ушел добровольцем, несмотря на бронь.
Shany Sorokin
***
Одна прабабушка с четырьмя детьми подросткового возраста из города Красногорска с заводом поехала в эвакуацию в Новосибирск. И вот, по рассказам ее детей, моих бабушек, было два ужасных периода в их жизни. Когда их семью раскулачили в 1930-м, выгнав из дома и отобрав все имущество. И то как они месяц ехали в вагонах, не предназначенных для перевозки людей, как все мучались, как умирали люди.
Приехав в Новосибирск, они долго не могли найти себе жилье и где-то остановиться: местные жители посчитали их евреями (карие глаза, волнистые каштановые волосы и острые носы) и отказывались пускать к себе или что-то продавать. Каким-то невероятным чудом прабабушке удалось устроиться на «хлеборезку», именно это их всех спасло. Как-то вечером зимой на самую старшую девочку напали двое. Избили, отобрали всю одежду и обувь, сломали нос на всю жизнь. Как и все дети, работали на заводе (моя бабушка работала с 11 лет), часто спали прямо в цехах, за главного мастера был одноногий мужчина. Каким-то особенным свое детство не считали. Но вот рассказывая о каком-то человеке, соседе по даче или случайно встреченном знакомом, всегда отдельно уважительно поясняли — «фронтовик». Ну и отдельная история была о том, как подросшие за войну дети разными путями выбирались из эвакуации после войны, потому что завод оставался, и никому не давали документы. Можно было уехать, только поступив куда-то учиться.