И мы бросились сперва к тетке Катерине. Дома у нее никого не было. Мы — к Степанычу. И его нет! Что делать? Недавно совсем, когда Михаил Иванович был еще не арестован, он во–зил нас в Дмитров, к другу. Дорога шла вдоль канала МоскваВолга. По каналу уже ходили пароходы. Иногда казалось, что они не плывут по воде, а едут рядом, по такой же, как ехали мы дороге, только за бугорком. Это канал продолжался шлюзами.
Михаил Иванович останавливал машину. Мы выскакивали из нее и бежали к парапету смотреть, как пароход входил в камеру шлюза и как за ним медленно закрывались огромные ворота!
Вот в это самое время я разглядел на противоположной стороне канала группы одинаково одетых людей. Они асфальтировали площадки у башен управления шлюзами. Но удивили меня не они сами — было далековато, чтобы их подробно разглядеть.
Меня встревожило, что недалеко от каждой группы рабочих стояли часовые солдаты с винтовками. И штыки на дулах сверкали под солнцем. После Таганской тюрьмы меня нигде — ни в Даниловке, ни в детдоме — солдаты с винтовками не караулили.
В Даниловке нас берегла высокая стена и дежурняки — мусора на входе в надвратной башне. В детдоме — воспитатели. Здесь людей стерегли солдаты, готовые в них стрелять! Кто же эти люди в одинаковых телогрейках и шапках?
— Заключенные. Они всю эту красоту строили — канал и шлюзы. И вот эти зеленые откосы они сделали. И деревья вдоль канала они сажали.
— А зачем их стерегут?
— Чтобы не сбежали.
Алик вообще молчал, пораженный тем, что говорил отец.
Он был художником от Бога, чокнутым. Он думал не как все…
Он всегда видел единую природу, гармонию которой ничто нарушить не могло. Он, как и я, полагал, что природа — это все на свете: небо, земля, человек, животные, леса и поля. Природа – это еще и все то, что сотворено руками и гением человека. Ведь никто не сомневается, что пчелиный улей или муравейник – чистой воды природа. Почему же то, что сделано произведением природы — человеком, не есть эта природа? Мы понимали, что и философы должны каждый день кормить семьи и сами чего–нибудь есть и пить. Поэтому прощали им их изыски, которые — мы в этом не сомневались — суть плод постоянного поис–ка что бы и где бы пожрать. Но зачем Великой Природе часовые у рабочих бригад? Зачем сами эти бригады заключенных?
Ужасно! Тем более, что где–то солдаты вот так же стерегут и моих маму, отца моего, Иосифа. Господи! А что, если они все здесь, где–то на трассе канала, вдоль которого мы проехали взад–вперед? И где на всем его протяжении — от Москвы до
Дмитрова — вкалывают бесчисленные бригады зэков и топчутся армии солдат, караулящих их и готовых застрелить каждого, кто им не понравится…