В последнее время Алик очень задумчив. Молчит больше.
Даже в Мамоновском перестал мурлыкать свои кальмановские мотивчики, когда водит кистью. Теперь на четвергах у тети Катерины он — равноправный участник и самый знаменитый человек: дядя Миша Гаркави предложил ему выставку в Доме композитора — тут же, рядом, в Брюсовском. Выставка всех потрясла. Акварели было предложено продать за немыслимо большие деньги. Но вмешалась Катерина Васильевна. Она взяла себе – по указанию автора — три акварели и повесила их в гостиной у себя. Но тут же поехала к Нине Алексеевне на работу. («С деньжищами–и–и!» — продала Ефимовна). Лучше бы она туда не ездила…
Художественная мастерская располагалась в подвале двухтажного старого дома на Мясницкой, недалеко от Красных Ворот, напротив ограды палисада перед особняком Центросоюза. Освещенный лампами накаливания низкий зал, тесно стоящие столы со швейными или вышивальными машинами. В жаркой духоте сотня женщин вырезает, кроит, сшивает полотнища наградных, торжественных, мемориальных именных знамен. Кто–то вышивает ленты герба по снопам и солнцу. Скрепляет, наживляет и пришивает золотые канители и канты. Быстро собирает витую кудель в люстроподобные кисти. А мама Алика сидит перед пяльцами. И через свои минус 11 диоптрий вышивает гладью портреты вождя — самого великого гуманиста всех времен и народов, усатого вурдалака, заглотавшего Михаила Ивановича — ее любовь, ее мужа, отца ее детей… Где уж тут Оруэллу с его фантасмагориями!
Год назад, весной 1937–го, над самим Северным полюсом Иван Дмитриевич Папанин самолично поднял на флагштоке знамя советской державы. Над ледяными полями, в бескрайнем просторе Арктики полыхнуло кровью, забилось, заплескалось, заколотилось в студеных ветрищах вселенской кухни погоды шелковое полотнище с ликами Ленина и Сталина — большевистских мессий, шитыми в мясницком подвале слепой художницей Ниной Алексеевной Молчановой… А теперь вот, в том же полутемном подвале, два великих мастера — всему свету известная танцовщица Гельцер и никому неизвестная мастерица всему миру известного знамени Молчанова — ревели в обнимку, в закуте, перед вонючим сортиром… А виной тому — не мальчишка, тоже великий мастер, а сучья жизнь вокруг, не оставлявшая никакой, самой малой надежды на то, чтобы стать человеческой…
А намокшие записочки мы научились не просто сушить и разбирать на них тексты, но и восстанавливать! Мясорубка набирала обороты. Эшелонов уходило из Москвы все больше.
Нам вовсю помогали собирать записки моя одноклассница Муся Янова, да подруга Алика Ирочка Рыжкова. Из–за Ирочки мы однажды чуть было не попали в историю, которая могла бы окончиться для нас печально. Но, опять же, из–за бесстрашия Иры мы налетели на презабавнейшего человека.