А время летело: 4 августа 1927 года в Мюнхене у Эмиля родился сын. По деду его нарекли Карлом Густавом–младшим.
Состояние Катерины никто не брался передать. Только через год родители мои были приглашены руководством акционерного общества «ЦЕЛЛУГАЛ», в московском отделении которого работал отец, в Германию. Но поездку организовал Клеменс граф фон Гален, будущий епископ и кардинал, добрый гений «Спасения».
У него мама и отец гостили несколько дней. И в Мюнстере же он помог родителям моим встретиться с Эмилем, которого они не видели более 18–ти лет. Подробностей этого их свидания не знаю. Когда они возвратились из поездки, я был еще слишком мал для подробностей. После их возвращения из четвертьвекового пребывания в ГУЛАГе на подробности о том, уже далеком свидании, времени у мамы не оказалось. А отцу, прожившему по ее смерти еще восемь лет, и без того много чего нужно было мне поведать. Однако о рождении Карла Густава–младшего мне сообщили. И не забыли предупредить совершенно ошалевшую от этого Катерину о дичайшем, безумном и опаснейшем намерении Эмиля приехать в Москву и хотя бы издали повидать маму свою…
На мюнстерской встрече мама и отец мои пытались объяснить Эмилю всю авантюрность его плана. Не только ситуация, которая тотчас сложится вокруг имени знаменитейшей балерины, как только обнаружится, что у нее есть сын за рубежом, но сам факт сокрытия этого преступно утаиваемого ею обстоятельства сделает жизнь ее невыносимой, сломает несчастную мать, убьет ее… Как обязательно искалечит и его собственную жизнь. А если они вызнают, кто его отец?!.. Тогда — арест и шантаж без конца…
— Но почему отец смог в 1924–м приехать к маме, а я теперь не могу?
— Он воспользовался шоком в Москве из–за смерти и похорон Ленина!
Посвящённые очень надеялись на здравый смысл Эмиля, хотя понимали шопенгауэровское, что это тот самый случай, когда «у нас найдется сил, чтобы перенести чужое несчастье»…
Но Эмиль все же приехал в Москву.
Он понимал: ни повидаться с матерью, ни обнять ее он не может. Потому решил только увидеть ее. Издали. Из зрительного зала Большого театра. Я никогда не говорил с теткой на эту тему. Конец 30–х годов, когда мы были вместе, к таким разговорам не располагал. Когда мы вновь встретились во второй половине 50–х годов, мучить ее такими воспоминаниями было бы жестоко… (заменил «подонство» — такого слова в русском языке нет)
Не берусь представить, как чувствовала себя она, когда слепнувшими уже глазами искала в партере лицо сына… Не видя его… Не имея лишней доли секунды пытаться увидеть… В темном зале… Между пируэтами…