Пулеметный клекот этих машин по булыжной мостовой был слышен издалека. Рядом, на Новорязанской улице, был недавно выстроен подковой циклопических размеров гаражище. Из него выползали и проезжали через Разгуляй тоже огромные, в полплощади, грузовики — «Бюссинги» со львами на радиаторах.
Такой вот и закрутил меня во сне в свое колесо.
На одном из углов–разворотов Разгуляя, ближе к нам, располагались молочный и плодоовощной магазины, большой «Гастроном» и аптека. На противоположном — булочная-кондитерская и знаменитая в Москве Филипповская пекарня в закутке большого проходного двора углового дома по Елоховской и Новобасманной, часовая мастерская, керосинная лавка и магазин «Мясо–рыба», в народе — «У Васи». Угол между Басманными был занят 66–м отделением почты и маленьким кафе на первом этаже. Ко всем этим весьма посещаемым «торговым точкам» района непрерывно — тоже днем и ночью — подъезжали и подавались, въезжая во дворы или пятясь туда задом, просто задерживаясь у магазинов, вереницы грузовых упряжек и автовозок. Броуново их движение шло через случайные щели или вымоины между всеми субъектами Разгуляевского ералаша; но чаще — через силою проложенные трассы в машино–людском месиве. Площадь у угла Доброслободский переулок — Елоховская украшало некогда величественное, великолепных пропорций трехэтажное усадебное здание знаменитого дворца графов Мусиных—Пушкиных (в моем детстве — Педагогического института). Принято было считать, что в знаменитой его библиотеке во время еще более знаменитого Московского пожара 1812 года сгорела совершенно уже сверхзнаменитая подлинная рукопись
«Слова о полку Игореве», если, конечно, она существовала в природе, а не в веселом воображении пересмешников–розыгрантов.
Уже в мое время это здание было испоганено надстройкой.
Перед парадным фасадом дворца–института (навечно завешенным огромными изображениями Сталина и Ленина) на том самом пятачке, свободном от рельсов, расставлены были киоски: «Справочный», «Союзпечати» и «Станции такси». Сами такси — «Реношки», — по Ильфу—Петрову похожие на новенькие «Браунинги», ютились на совсем уже крохотном пространстве между «станцией» и рельсами.
И в эту грохочущую железно–лошадино–людскую сутолоку Разгуляя Александр Карлович вот уже шесть лет ежедневно отправлял безбоязненно свою любимицу Геру. С плетеной корзиной в зубах выходила она из переулка. В магазинах на «нашей стороне» она, соблюдая очередь, чинно появлялась у прилавков. Ждала терпеливо, когда к ней обратятся: «Гера!». Все продавцы знали ее. Читали записку с заказом. Отвешивали и укладывали снедь. Возвращали в кошелек сдачу. Гладили Геру…