Мне нужна была помощь, но я не знала никого, кто по-настоящему понял бы всю реальность моего зазеркалья.
Шарлотта так уставала от этого ритуала, что однажды вечером она заплакала и взмолилась о помощи свыше, чтобы нарушить его. Она говорит, что после молитвы жесткие рамки ритуала немного смягчились.
Иногда Шарлотта удивлялась, почему она так много считает: считает дырки на потолке кабинета доктора, к которому ее водили, трещины в плитке, покрывавшей домашнюю площадку для баскетбола, пересечения стенных панелей в прихожей черного хода.
– Мне не нравилось считать, и когда я спохватывалась и обнаруживала, что считаю, я пыталась остановиться, – рассказывает Шарлотта. – Я пыталась не делать и другие вещи. Например, в восьмом классе, когда я научилась печатать, я морщилась от скучных разговоров и мысленно печатала их, рассматривая слова, которые появлялись передо мной на воображаемом экране, – вот от этого я тоже старалась избавиться, и иногда мне удавалось прекратить эти невротические повторяющиеся действия.
Вскоре у Шарлотты диагностировали обсессивно-компульсивное расстройство. При ОКР обычные приметы повседневной жизни приобретают особые последствия: изменяется восприятие, из-за чего человека глубоко ранят вещи, которые, как ему кажется, выглядят, звучат или ощущаются неправильно – вешалки с одеждой перевернуты в разном направлении, на полке стоят рядом большие и маленькие банки с приправами, книги не выстроены по размеру. Если исправить кажущийся беспорядок – например, выстроить обувь ровно по линейке, – это облегчит дискомфорт, но ненадолго. Довольно скоро постоянное ощущение тревоги снова запустит потребность действовать, а это приведет к запуску мотивационной и двигательной схемы в мозге, вызывая повторяющееся невротическое поведение и еще более затрудняя его прекращение.
Хотя потребность Шарлотты считать в конце концов почти исчезла, от повторяющихся ночных кошмаров она страдала все свое детство.
– Первый кошмар, который я помню, приснился мне в восемь лет, сразу после дня рождения. Кошки драли когтями сетку на входной двери, пытаясь добраться до меня, – вспоминает Шарлотта. – По мере того как я взрослела, содержание кошмарных снов становилось более насыщенным: мои родители снова и снова умирали, волшебник гнался за мной по парковке, мальчишки из средней школы преследовали меня в парке. Даже теперь я молю Бога, чтобы он оградил меня от ночных кошмаров. Я хотела поговорить со школьным психологом или с социальным работником о своих страхах, – продолжает Шарлотта. – Но когда мои видения становились особенно яркими, мне не хотелось ни с кем разговаривать. В конце концов, я не была инвалидом. Я вставала и занималась своими делами каждый день. Я могла делать свою работу, но не могла контролировать свои мысли. Мне нужна была помощь, но я не знала никого, кто по-настоящему понял бы всю реальность моего зазеркалья. Словно у меня что-то постоянно болело, но я не обращалась к доктору.