Лоуэлл родился в одной из старейших семей Бостона (их аристократическую родословную можно было проследить до самого «Мэйфлауэра»[13]). Ему было только семь, когда он впервые вообразил себя Наполеоном. «Возбужденно и маниакально» мальчик зубрил имена «двух сотен французских генералов… от Ожеро до Вандама». Письмо 1936 года Эзре Паунду подтверждает, что почти всю свою юность Лоуэлл страдал от припадков мании: «Всю жизнь я был эксцентричным, если сравнивать с принятыми стандартами, – признавался он не без гордости. – У меня была жестокая страсть к различного рода занятиям, обычно принимающим форму коллекционирования: инструментов; названий птиц; мраморных шариков; бабочек; змей; черепах и т. д.; книг о Наполеоне». Но все эти коллекции быстро забывались, когда Лоуэлл перескакивал от одной навязчивой идеи к следующей: «Мне было интереснее собирать большие количества, чем заниматься самими предметами коллекционирования. Я поймал около тридцати черепах и посадил их в колодец, где они умерли от голода. Я выиграл больше агатовых и мраморных шариков, чем кто-либо в школе, и постепенно накопил сотни солдатиков; в конце концов я забросил их на самую верхнюю полку».
Несмотря на то что Лоуэлл со временем осознал свое сумасбродное поведение, он, студент Гарварда, закончил свое письмо Паунду страстной просьбой. Приложив несколько стихов собственного сочинения, Лоуэлл молил Паунда сделать его своим протеже: «И снова я прошу Вас помочь мне. Вы не пожалеете, я принесу огонь и сталь, я не рисуюсь, и моя жизнь трезвая и спокойная, а не сенсационная».
На самом деле жизнь Лоуэлла едва ли можно назвать трезвой. Его детская страсть к собирательству трансформировалась за студенческие годы в серию всепоглощающих убеждений о своей жизненной миссии. Лоуэлл видел себя по-разному, причем иногда одновременно: в качестве наследника английской поэтической традиции, духовного проповедника, политического борца, а также пылкого любовника, готового бросить весь мир, чтобы создать идеальную семью. Предположения об обратном встречались с неистовой яростью. Когда отец Лоуэлла, коммандер Роберт Трэйл Спенсер Лоуэлл III, услышал, что в комнате его сына находится девушка, одна, без сопровождения, он написал сердитое письмо отцу юной леди. Месть Лоуэлла была стремительной и впечатляющей. Он привез подругу к себе, оставил ее в машине, ворвался в дом и повалил отца на пол.
Замечания Лоуэлла об американской поэзии отражали маниакальный энтузиазм и депрессивную тяжесть его собственной жизни: мы «нетерпеливо относимся к некоторым прозаическим, повседневным вещам в жизни, с этаким капризным терпением, которое может наблюдаться и в других странах. Вот что едва ли можно вынести: быть незначительным, и так далее. Мы прыгаем от радости, когда видим величие». Лоуэлл «прыгал» снова и снова, от одного величия до другого. В 1936 году, впервые поцеловав свою подругу Анну, он немедленно объявил о бессмертной любви. Этот поцелуй стал словно магнитом, вокруг которого могла бы организоваться вся его жизнь: для Лоуэлла это значило, что юная пара становится «твердо и окончательно помолвлена, почти повенчана». Он торжественно отметил свой союз с Анной, подарив ей дедушкины часы.