Петергоф, дворец Монплезир, 22 августа (2 сентября) 1761 года
Екатерину уже несколько недель не покидала тревога. Ей не раз за это время приходила в голову совершенно нелепая мысль, что она вовлечена в какую-то интригу, настолько тонкую, что даже не знает ее цели, и кто за ней стоит. Это даже была не мысль, а какое-то тревожное чувство, поднимающееся откуда-то снизу и периодически заставляющее сердце тревожно биться.
Хотя оснований для такого душевного смятения, казалось, не было. Вокруг нее ровным счетом ничего не изменилось. Муж по-прежнему игнорировал ее, демонстративно показывая свою связь с Лизкой Воронцовой. Императрица все так же держалась ровно и холодно. Впрочем, государыне сейчас было не до нее. Точнее, не было дело ни до кого. Болезнь быстро прогрессировала, отнимая силы, стреноживая волю и наводя полный хаос в душе.
Нет, все же изменения были. Муж Петр неожиданно увлекся этой самобеглой коляской или, как он стал ее называть, велосипедом. Как докладывали ее «уши», он почти каждый день по несколько часов гонял с этим изобретателем по аллеям парка, или даже выезжая в окрестности крепости. В ней же успел организовать мастерскую, где стал делать эти велосипеды и сажать на них своих солдат-голштинцев. Ну да Бог с ним, пусть играется, как раньше солдатиками в спальне, вместо того, чтобы исполнять супружеский долг.
Но те же «уши» докладывали, что благодаря этим занятиям Петр заметно посвежел и даже стал меньше пить. Эти новости Екатерине были неприятны. Она не любила этого мужчину, не любила до отвращения и ее раздражали любые известия, содержащие на него позитив.
Неожиданно стало лучше себя чувствовать государыня. Ей этот же изобретатель самобеглой коляски стал ставить какие-то клизмы, похожие на те, которыми увлекались в Европе. Только не надо было вставать в не совсем приятные для этого случая позы. Императрица стала чаще выходить из своих покоев, стала улыбаться и меньше бранить слуг. Опять этот изобретатель. Когда она узнала, что благодаря этому молодому человеку ее муж стал уже не такой скотиной, в ее душе зародилось чувство враждебности к этому парню, которого впервые увидела полтора месяца назад на лужайке императорского дворца в столице. Она тогда еще почувствовала, что он какой-то не такой, как другие люди. Эта непохожесть была не только из его не совсем правильной речи. Молодой человек как-то не так строил фразы, несколько раз употребил незнакомые слова. Дело было в другом. Лишь спустя некоторое время она поняла, что ее тогда смутило на лужайке. В нем совсем не ощущалось подобострастия. Да, он был учтив, но в его взгляде было любопытство, а не раболепие, которое просто извергалось из других подданных.