Елизавета Петровна, почувствовав себя после этих процедур лучше, немедленно распорядилась поселить Александра во дворце, к неудовольствию цесаревича Петра. Видя это, Чернышев, вышколив фрейлин несложным действиям при постановке клизмы и с разрешения императрицы, стал раз-два раза в неделю наведываться в Ораниенбаум к великому князю и гонять с ним на велосипедах по аллеям парка.
Во дворе все громче говорили о новом любимчике, который умудрился услужить и Ее Императорскому Величеству и Его Императорскому Высочеству. Довольно быстро обитателями императорского дворца было замечено, что изобретателю, как часто стали называть Чернышева за глаза, благоволит и великая княгиня Екатерина. Неслыханный случай, чтобы один и тот же человек снискал симпатию у обоих супругов!
Чернышев, отлично помня по историческим трудам, чем часто заканчивают любимчики монархов, стремительно выскочившие невесть откуда, подчеркнуто не вмешивался никуда, кроме здоровья императрицы и катания на велосипедах с наследником престола. Хотя уже начали поступать предложения замолвить перед Елизаветой Петровной или Петром словечко за того или иного вельможу. Чернышев все это твердо отклонял.
Но иногда, по вечерам, когда наваливалась грусть, и хотелось, глядя на звезды, выть и отдать все за возможность хоть на пару минут очутиться в своем мире и увидеть маму, парень спрашивал себя: «Может ну его, величие России? Может попробовать стать ловким царедворцем, гнаться за чинами и наградами и прожить жизнь в таком достатке, что там, в 21 веке ему и не снилось?»
Но хандра уходила, над Петербургом занимался рассвет, звезды на небе растаивали, и к Чернышеву возвращалась уверенность: «Ничего! Мы и князем станем, и России послужим!»
Саша очень рассчитывал, что благодаря его усилиям, Елизавета Петровна доживет до тех пор, пока русский сапог не раздавит Пруссию. Ведь оставалось почти чуть-чуть до капитуляции Фридриха. Максимум полгода.
Но у Чернышева был и план Б, на тот случай, если Елизавета Петровна все же скончается, не дожив до победы. Для подготовки запасного варианта он несколько раз приезжал к Ломоносову. Что-то ему чертил, рассказывал, ходил вместе с ним в мастерские Академии. По его заказу там стали конструировать несколько приборов.
За ширмой послышался характерный звук выливающихся в ночной горшок монарших фекалий. Все, очередная процедура закончена. Можно уходить. Вернувшись к себе в комнату, Александр обнаружил белый лист бумаги со скачущими буквами, которые складывались в неровные слова: «Жду завтра в 9 вечера около трактира „Морской“. Григорий Орлов».