Пленника охватывает темная дымка.
Будет.
Дальше просто.
Подойти.
Он, парализованный ужасом, не способен больше сопротивляться, только дышит судорожно, не понимает, за что... действительно не понимает.
Пускай.
Мне это безразлично. Задрать голову.
Примериться.
И вскрыть горло. Кровь плещет на алтарь, и барабаны смолкают. Слуги, бросив их, спешат к живительному этому источнику. Они толкают друг друга, ловят капли, смеются...
...безумцы.
Я же отступаю.
В темноту.
До деревни недалеко, но... рассвет скоро, а старуха Пашвари встает рано. Мне не нужны вопросы... мне...
...я убираю нож в тайник меж корнями старого дерева. И оглядываюсь. Скоро... наваждение схлынет. И тело уберут. А люди вернутся домой.
Вспомнят ли они хоть что-то?
Нет.
До следующей ночи... до следующего зова и приговора, который будет приведен в исполнение.
...я ныряю в хижину и вытягиваюсь на грязных тряпках. Прикрываю глаза... осталось недолго. Скоро взойдет солнце, и старуха, полагающая меня негодной невесткой - дали за меня мало - проснется, чтобы разбудить меня пинком под ребра.
Пускай.
Я стерплю.
...за эти годы я научилась терпению. В темноте я облизала губы. Чужая кровь была приятно сладкой и... она даст мне силы жить дальше. Видит Кхари... я стараюсь.
[1] Инфибуляция - «фараоново обрезание»), тип операции, калечащей женские половые органы. Отрезаются либо малые половые губы, либо большие, затем раневые поверхности смыкаются (при зашивании, или связывании ног), закрывая клитор, отверстие уретры и вход во влагалище. Оставляется небольшое отверстие.
Глава 27
...я слизала не капли крови.
Воду.
Воду, которую тонкой струйкой лил мне на голову Вильгельм. Из кувшина. Из, мать его, хрустального кувшина, в котором болтались кубики льда.
- Я же говорил, нежить в обмороки не падает... - меланхолически заметил он, убирая кувшин на поднос.
Серебряный.
Сервированный... с крохотным пучком ароматных трав, который мило перевязали бумажной ленточкой черного траурного цвета.
Почему-то именно данный факт оскорбил меня до глубины души.
- Руки убери, - я вытерла воду с лица.
И приподнялась.
А Вильгельм благоразумно так отступил и руки за спину убрал, верно, подозревая во мне некоторые склонности к членовредительству. Я же сплюнула прилипший к губе листик мяты и сказала:
- Еще одна такая выходка, и жить будете в том доме...
- Мне жаль, - как-то не слишком уж правдоподобно произнес Диттер.
И полотенчико протянул.
Белое.
Накрахмаленное до хруста.
- Но ты... скажем так, производила впечатление не совсем живого человека...
- Я и есть не совсем живой человек, - я потрогала голову.