- В обморок не упадешь? - поинтересовался Фердинанд, прикрывая тело простыней.
- Нет.
Из-под простыни выглядывали босые ноги с кривыми пальцами и розовенькими какими-то слишком уж аккуратными пяточками.
Я вздохнула.
И наклонилась.
Тронула рукоять ножа, торчащего из глазницы. Хороший удар...
- Самоубийство? - я исключительно предложила, но по тому, как переглянулись мои мужчины, поняла, что версию эту благую не поддержат.
А жаль. Все-таки родовая честь... остатки ее... чувствую, стоит копнуть в этом дерьме, и остатков не останется.
- Я... - дядюшкина законная супруга, сидевшая у кровати тихо-тихо, - очнулась.
А я поняла, что впервые слышу ее голос.
- Я не хотела... я не думала...
- Не думала, - согласилась я, разглядывая это чудо.
Она была молоденькой, но при этом...
Уставшей?
Обессиленной?
Сложно подобрать слова. Просто ощущение, что в теле молодой женщины спрятался кто-то несоизмеримо более старый. Вот эти опущенные уголки губ. И тени морщин на лбу. Потухший взгляд. Дрожащие пальцы, которые она прижимает ко рту.
И сама трясется.
И не стесняется своей наготы, будто вовсе ее не замечает. Я огляделась.
И сорвала гардину - черно-красную, плотную, - накинула на плечи этой... как ее вообще зовут?
- Я... просто... он сказал, что продаст меня, - в блекло-синих глазах плескалось недоумение. - Что... я наивная дура... отпустят... мы контракт подписали... на три года...
Монк вздохнул.
И присел рядом.
Он взял голову девицы в ладони и легонько сжал, а я отвернулась, но все равно спиной ощутила раздражающую близость света. А еще огромное желание свернуть дурочке шею... убила она... ладно, допустим, дядюшка вполне себе заслуживал смерти и отнюдь не такой доброй, но... можно же было иначе.
Ядом там.
Или несчастным случаем.
А теперь что? На каторгу ее отправлять? Или попросить Аарона Марковича, пусть порекомендует кого-то из знакомых, кто в делах уголовных разбирается?
Ощущение света пропала.
И я обернулась.
Девушку, которая куталась в гардину, усадили в кресло, а про тело дядюшки и вовсе забыли.
- Я... я хотела... срок выходил... и он стал совсем злым... - на бледных ее руках поступали пятна. Синие и лиловые, некоторые бледные, другие - яркие. Раскрывались темные язвочки ожогов. А еще я почему-то обратила внимание на изуродованные мизинцы.
Кривые.
Негнущиеся. Она сжала кулачки, а эти пальцы-ветки торчали в стороны. Получалось не грозно, но смешно... проклятье. Еще одна убогая на мою голову?
- Был... договор... на три года... три года - это немного... он заплатил маме и отцу... у меня сестры есть... и брат учиться хотел, а денег не было.