Лондонский русский расслабился вдруг, будто тайное всё обозначилось, и скрывать больше нечего. Он даже улыбнулся иронически:
— Ну-ну, поэт. Про восемь траулеров и экипажи думай. Тебе народ кормить надо. Это не веником в поезде. Не взыщи. Помнишь, как ты Тёркина шпарил. «Переправа, переправа…». Переправа, Миша, это слово такое: когда никому нельзя, а тебе, если ты со мной, можно. Переправлю, по старой дружбе. Я — твоя переправа. А моя переправа — Лондонский банк!
Но Миша и на это ответил:
— Один святой, говорят, сумел море перейти. Только чем расплатился — не знаю. Переправа — это когда по воде глубоко, а по людям — смертно. Нельзя, Саша, по людям идти. Помнишь, как поезда пели: «…Течёт река Волга, конца и края нет…».
И они разошлись, каждый — со своими словами и мыслями.
Только Шпринг продолжал нашептывать, совершенно забыв и про них, и про золотую цепочку на шее, слова, как молитву:
— Пришла белая акула. Криком кричит первая жена. Смерть обнимает девочку-дочь. Смерть кружит над племенем, выбирая жертву. Всё повторяется. Так было уже два столетья назад. Белый моряк спас дочь вождя. Кит убил пятерых матросов. Гарпун убил ярость кита. Смерть ходит кругами. Жизнь крутит спирали. Многие хотели жить, но все умирали. Где они? Скрипит под ногами песок, от жажды. Жаждой наполнен ветер на краю океана. Дыбятся волны и ревут страшно, бросаясь на берег, оседая в песок, исчезая под кромками пены, бессильно и тихо шипя, так и не увидев никакого врага — только песок. Галечный пляж течёт, как сухая река, убегая от ветра. Маленький краб убегает от ветра в сторону волн. Всем хочется жить: ветру, крабу и океану… Скрипит под ногами песок. Где эти люди? Ни-ко-го…
Глава 4. Капитан и тралмастер
Вечер опускается на берег и море. Горизонт, очертания песка, леса, далёкого строения башни-стены, цвет воды и цвет моря — все наполнилось отблесками бледных звёзд, фантастикой смешанных красок, нежной розой костра на берегу, где дети купались и ловили акулу, а теперь — играли ритуал детской свадьбы. Мальчик с девочкой, взявшись за руки, медленно входили в воду, чтобы раствориться в ней. Они погружались, отдавая себя звукам вечера, волнам красок и чёрной ночной бездне, охлаждающей их снизу, под самый нерв живота, как лезвие жизни и смерти. Скользкие рыбы касались их ног и всплывали, расплескивая брызги и краски, как радуги. Акула плыла где-то рядом, смотрела на всё вечным глазом: половина глаза купалось во мраке, другая половина смотрела на берег и в небо. Отблеск костра расплывался по мокрому глазу слезой фиолетовых звёзд и сиреневых листьев. Акула любила жизнь.