— Так Союза ведь нет больше. Кто мы теперь?
— Как это — Союза нет?!
— Так. Демократы-лидеры власть делить стали. Власть делили и страну развалили. Партийцы-радетели. Одним словом — предатели.
— Ты на партию не клевещи. Партия — это не два секретаря на селе. Советская власть на века поставлена. Советскими были — советскими и остались.
Витя поддержал сторону капитана:
— Русские мы. Россия не бросит. И Миша африканский теперь с нами.
— Какой такой Миша? — Гром не понимал своих соседей.
— Миша — вождь своего народа. Проводник поезда «Москва-Воркута». Муж восьми счастливых жен. Советчик от слова «советский».
И опять Гром не понимал их:
— У России теперь столько советчиков — от Брюсселя до Вашингтона. Каждый свою долю выкраивает. А нашего брата-рыбака по всем океанам — тысячи. И все мы, как мины замедленного действия — ограничителя нет, с тормоза сняты, в любой момент взорваться можем.
— Это какая такая мина? Я — мина! Я — лучший тралмастер флота! Объясни!
— Такая! Засохли вы в клетках, что ли? Страну потеряли, религию не знали, дома наши — настежь, родные — пό миру. Вся душа моя разорваться хочет! Мины! И те, кто здесь. И те, которые там остались. Лучший тралмастер? Гордый, наверное? Ты ведь тихо умереть — не согласен?! Ты правду свою наружу выплеснуть рвёшься! А только слова ты забыл, которые не взорвут, а успокоят тебя. Не веришь в такие слова. Нет таких слов, нет такого успокоения. И он — не верит. И я — не верю. Потому что не осталось в нас этой веры. Кого чем поманят, кого с кем обманут, кого жизни лишат — не на небе решат. Сами себе мы дорожку выберем — кому какой курс…
— Замолчи! Не гром ты — а так… У всех у нас курс — на Родину!
— Правильно, капитан — домой! Ясный перец, домой. — Витя сам вдруг поверил, — домой…
А новенький продолжал травить душу:
— Дома нам делать нечего. С пустыми руками мы там не нужны. Мы — добытчики. Дома для нас только два праздника — когда из рейса с деньгами пришёл — неделя праздник, когда в рейс уходить — самый счастливый день.
— А как же «беречь силы близких»? Сам говорил…
— Об этом говорить вслух не надо. Между нами понятно. Первые тосты за столом. За дом! Пусть им сладко икнётся. За друзей! За любовь! Уходишь — радость с лица убери. Уважай хозяйку. А в каюте с друзьями сядешь, тогда и расправь улыбку. За море! За пароход-кормилец! За машину, чтоб не подвела! За любовь! Потому как мы все — мужики.
— А мины свои куда прицепишь? Показывает жестом на известное место. Не оторвёт причиндалы?
— У меня, товарищ капитан, противовес есть, управляемый, между прочим. Про мину в себе — я помню. Друг он без слов поймёт, ни о чём не спросит. Женщина — по глазам примет, поцелуем простит. С чужаками я теперь осторожничаю — не толерантен стал. Раньше в иностранном порту за три квартала земляка разглядишь и рад ему — свой ведь. А теперь рядом стоит иной, а на тебя не реагирует, боится. Кто я ему? А вдруг попрошу чего? Все мы теперь стали окрас принимать разный. Как загар в тропиках. Свой? Не свой? Вся наука моя проста, как промысловая сеть — место свое мне найти надо. Как тому Архимеду, которому точку правильную укажи — он и шар земной рычагом сдвинет. Физика души. Наше место — на промысле. Семью кормить. Тогда и страна выживет. А то, что я в клетку попал — не беда. Выпутаюсь. Риск — нормальная сторона морской профессии. Я на риск согласен. И в африканском народе я хороших друзей видел, а плохие меня обходили. Среди наших моряков, слава богу, подлости не встречал. А про власть судить не хочу — все они мне на одно лицо — не загорелое и не морское. Инопланетяне, одним словом, — выглядят как знакомые, а порядок слов у них бестолковый, глаза выразительные, как у коровы, а смотрят в сторону, будто сено своё перепрятали. Не моряки. Нет.