— А ты разве грек, Петрович?
— Не похож, разве. Папа — русский, а мама — гречанка. Кому — сад оставить? Только-только цвести начнёт. Что я саду скажу?.. Молчишь? Ну, за Крым, что ли?
Мы чокнулись, выпили и замолчали.
Всю ночь он не спал. Я слышал, как он ходил, разговаривал долго с собакой. Собака скулила и плакала, будто рассказывала ему о своей боли. Под утро пошёл дождь. Мелкий и тихий.
Потом пела ночная птица. Тень горы отпустила половинку луны, как выдохнула. Река заблестела. От дороги шёл шум редко проезжающих машин. Потом осветилось сиреневым небо, и сразу зашевелились птицы на ближайшем дереве, кто-то пробежал по траве, а собака зарычала и встала на ноги. Что-то происходило совсем близко. Воздух светлел и наэлектролизовывался, как магнитное поле. Казалось, брось вверх башмак — он повиснет, будто за провода зацепится. Какая-то мистика была рядом и караулила моё ожидание. Вдруг собака сорвалась с места и побежала вперёд, заливаясь от лая.
— Что происходит? — спросил я, вставая и натягивая куртку.
Он опять сидел на поваленном ветром орехе. Свистульку держал в руке. Сказал, не вставая:
— Весна. Сад зацвёл. Не торопись. Через пару часов — мир красивым станет.
Я вышел и посмотрел на сад, но ничего не увидел, кроме собаки, которая бегала далеко от нас меж деревьями, изредка останавливаясь и лая, как вчера на летающих птиц. Но птицы ещё не летали, а трава под ногами была мокрой.
— Что это с ней?
— Играет.
— Сама с собой?
— С цветами играет.
— Сад зацвёл? Почему я не вижу?
— Главное увидеть — богом стать.
Собака бежала к нам, заливаясь от лая и виляя хвостом. Я вспомнил вчерашние разговоры, спросил:
— Что теперь делать будешь?
— Теперь? — Он встал, потянулся, расправил плечи, поднёс свистульку к губам, но вдруг рассмеялся, сунул в карман и забыл о ней. — Теперь уже поздно! — Он был рад какой-то своей новой мысли. — Хорошо!
— Что — хорошо? Понял — кому отдать?
— Поздно выбирать! Поздно спрашивать… Это мне и хорошо — сомневаться некогда. Остаюсь опять греком! Сад — зацвёл! Жить надо…
Мир качается, чтобы не упасть
Рассказ
Вождь вставал рано. Выходил на деревянную веранду и встречал солнце, поднимающееся из-за песчаных гор. Минуты молчаливого ожидания были священны. Только птицы поют и летают, не дожидаясь солнца и не спрашивая разрешения. Кто может запретить им? Летают и поют.
Первые слова свои, произнесённые в лучах солнечного рассвета, вождь считал голосом Бога и помнил их весь долгий день:
— Мир качается, чтобы не упасть, — сказал он и шагнул к краю террасы.
Бассейн внизу был без воды. На дне бассейна лежал верблюд с переломанными при падении ногами. Верблюд был жив и беззвучно плакал, качая головой на длинной шее.