Берега и волны (Бойков) - страница 55

Вождь снова вышел на террасу и сказал слуге, оборачиваясь и облегченно вздыхая:

— Принеси мой винчестер, — обращаясь к погонщику, — встань! Рано молить о смерти. Подними свою голову и иди на Восток. Если тебе повезёт — ты пройдешь всю пустыню, как святой человек прошёл море. Если не повезёт — ты успеешь обратиться к Небу. И пусть тебя услышит перед смертью хотя бы жалкий скорпион, чтобы оценить твоё мужество.

Погонщик встал, повернулся лицом к пустыне и сделал первый шаг…

Вождь протянул руку назад — винчестер лег на ладонь. Это было приятно, как рукопожатие друга. Приклад не успел упереться в плечо, потому что рука и оружие стали продолжением тела Вождя и Воина и началом выстрела.

Выстрел остановил второй шаг погонщика и оборвал муки животного. Погонщик сделал второй шаг, третий…

Вождь погладил винчестер, посмотрел на тело верблюда, которое уже вытаскивали из бассейна, и сказал, будто говорил сам с собой:

— Всегда найдётся тот, кто убьёт тебя, но идти надо — до конца.

Русского все звали Софрахт и думали, что это его имя. Компания «Совфрахт» давно исчезла вместе с далёким СССР, а русский остался. Почему? Что там у них происходит? Разве русские могут объяснить? Они приходят как дождь и остаются зазеленевшей травой или высохшей лужей. Совфрахт, одним словом.

Пьяницей его никто не считал, кроме его жены, тоже — русской. Женщина может говорить о муже то, что роняет её в глазах слушающих. Африканцы любят судить сами, и потому были уверены, что она — тень, потерявшая своего хозяина, а Совфрахт — колдун: кто-то видел его на вершине дерева, а дерево, для жителя пустыни, — это ноги Бога и взбираться по ним могут только избранные.

Он работал здесь уже лет двадцать, последние несколько лет даже не уезжал в отпуск, во всяком случае, никто этого не помнил. Каждый день его можно было увидеть со стаканом в руке, но никогда — пьяным. В порту его знали все, говорили о нём даже в самой отдаленной африканской деревне. Были две особенности: его всегда куда-нибудь приглашали — на праздники, на свадьбы, на скачки или на охоту; и его всегда искала жена. То есть, не то, чтобы искала, а спрашивала, говорила: «Я очень боюсь, что он напьётся и потеряется», — и заказывала себе виски со льдом…

Впрочем, она уже давно уехала с каким-то заезжим итальянцем, любителем острых приключений со змеями. Вспоминали о ней только изредка, когда русский Совфрахт объявлял себе праздник, уезжал на окраину порта в рыбацкий поселок, садился на террасе бара, того, который с видом на океан, пил и пел свои русские песни, грустные или веселые, по странному какому-то выбору.