— Стоп! Сняли… Где моё мокрое полотенце? Чёрт возьми! Вы хотите мне делать инфаркт не закончив съемок?! Выключите этот прожектор… О, небеса! Африка! О, мое бедное горло… О, моя кожа, — лопнувший красный вулкан!
— Прости, Миша этих полуголых киношников — дикари!
— Москва?
— По всей стране собирал, спасаю культуру. Ты не поверишь?..
Чернокожий гость снисходительно треплет хозяина по плечу:
— Я тебя понимаю — опять что-то задумал? Опять рубишь рубли?
— Доллары, Миша. Доллары. — Европеец хитровато улыбается. — Что остаётся делать, когда мир сходит с ума, как гончая в погоне за запахом?
Глава 2. Ораторы и поклонники
Они продолжают рассматривать друг друга, африканец прищуривается и добавляет доверительно:
— Сколько я тебя знаю? Двадцать лет? Тридцать лет? Ти — он произносил «и» вместо «ы», считая, что так мягче и приятнее собеседнику — комсомольский брат мой! Студенческий бригадир! Лондонский москвич-бизнесмен! — Разводит руками, — почему теперь — криминальный дипломат и беглец с большой родины?! Не понимаю. Не одобряю! Нет!
— Я и сам не одобряю! Сам не пойму! Так получилось, Миша. Заигрался в деньги, проигрался с родиной. Бегаю теперь. А ты? Помнишь, как ты пришёл к нам в студенческий отряд проводником поезда Москва-Воркута?
— Москва-Воркута, Москва-Алма-Ата, Москва-Владивостока, мало тока. Конечно. Поезде ехать — Россия видеть. Плакать, смеяться, говорить, подметаться, чая пить, туалета открывать, песни слушать, баранка кушать, девушка улыбаться, тамбура целоваться, «из далека долго течёт река Волга, течёт моя Волга…», душа петь хочет, Саша-аа… — африканец глубоко вздохнул.
— Стой! — засмеялся человек без родины. — Стой! Артист… Не изменился совсем. Неужели все помнишь?
— Все помнишь. Все любишь. Все рассказать хочешь…
Они идут по палубе, проходят в тень под брезентовым навесом, садятся в пластиковые кресла у столика с напитками. Европеец показывает пальцем, не перебивая гостя, и тот так же, жестом, отказывается от виски и показывает на сок. Европеец разливает в бокалы апельсиновую мякоть, добавляет лёд, оба откидываются в креслах и медленно пьют. Африканец задумчиво продолжает и слова его, будто перестук колес, набирают темп и увлекательную мелодию:
— Проводником был, сердцем жил. Поезде ездил, кровь по стране гонял. Россия понимать надо! Улыбка перроне — народа кровь. Слёзы вагоне — народа кровь. Песня под водка — сладка закуска, поцелуй молодка — музыка поезд. Дети — вагона машут — якут удивлён, калмыка — улыбка качает, морожена ест… Народа кровь — поезде живёт, Россия-весна рельсам бежит. Русская кровь — Мишу полнит. Кровь полнит. Африка помнит. Поезд гудит, колесом стучит, как молодой слон трубит и бежать хочет. Любить хочет. Как я! Фельдшерском учился. Подводного плавания учился. ВПШ и высшем пехотном командном противогаз бегал. Вождь моего народа — я! Россия вагоном — поцелуй перроном — я! Восемь жен, только две хохлушка, одна белоруска, одна кровь с молоком, тверская курносая по траве гулять босая. Все счастливая. Моя! Семия! — Миша замолк, будто остановился его поезд.