«Сашина философия» и другие рассказы (Алексий) - страница 69

Вечерело, и у магазина уже бузил его коллега «настоятель»:

— Клавк! Настойку привезли?

— Нет!

— А чё ты радостная такая?

— Да поп приехал. Вон сидит, скучает. Насто-я-тель.

— А чё мне нас-то-я-тель! Он чё, настойку привез, чё ли..?

Проповедь о Рождественском посте дешевле всего под Новый год. Надвигается эта самая развеселая ночь, и чем она ближе, тем усерднее отводят свой взгляд внимающие. Известное дело… И немало вспоминается анекдотов про больную новогоднюю голову.

А второго января наступает «пора собирать камни». Это традиция. Для священника этот день совсем не праздничный.

Едем отпевать. Вот уже, кажется, четвертого. Семеныч грустит с кадилом где-то в глубине ПАЗика, я — за водительской спиной. Автобус дробно скачет по дорожной наледи. Я знаю, к кому нас везут, это совсем молодой парень. Недавно, под праздники, мы с ним беседовали в храме. И о посте, конечно, рассуждали. Он приносил крестить, кажется, племянницу и все недоумевал, как это можно… «Что за умники придумали поститься в новогоднюю ночь?!» За словом — слово, и он резонно вывел: «Нет, пусть дураки постятся, а я жизнь люблю. Напьюсь и погуляю! Мне государство для этого выходные организовало».

Я честно отговаривал поначалу. Потом успокоился, бисера пожалел.

Тесный гроб устроен как раз под елкой. Над лицом покойника висит синяя стеклянная сосулька, рядом с ней болтается зайчик, выше — Дедушка Мороз с большим счастливым мешком. Какой-то остряк засветил гирлянды. Елка переливается, таинственно колышется мишура. Обхожу с кадилом скорбный новогодний подарок. Запах ели и мандаринов мешается с ароматом дорогого архиерейского ладана, что случился у меня под Рождество. Вот почти уже и дотянули до светлого праздника. Весь «заупокойный чин» скоро завершается в полной таинственной тиши. В заключение — короткая проповедь, в которой, разумеется, касаюсь и темы Рождественского поста, хотя его и осталось-то… всего четыре дня, что ли? У нас с Семенычем нынче назначен еще один похожий визит. Торопимся. Обратно нас везут уже на легковушке.

В черной машине — хоть не топи — под зимним солнышком делается жарко. Парня, который нас везет, я тоже знаю — это брат покойника. Давно с ним знаком. Семеныч его держит в числе «наших». Это и понятно, ведь парень постится. Вот и сегодня головой не мается. Сетует на братово легкомыслие:

— Отпели вот нашего умника… — вздыхает. Интересуюсь, отчего он усопшего величает умником, да еще и с подковыркой?

— А как же, — говорит, — его еще звать?! Самым умным себя в семье считал, ни разу никого не послушал. Да мы, признаться, и сами устали его вразумлять. Все ведь постимся, и отец с матерью, и я вот начал. А этот над нами только потешался. Дураки, мол, и попы ваши — такие же. Напридумывали всякого — не продохнуть. Вот сами и поститесь-мучайтесь, раз такие глупые.