— Ну что ещё?! — нахмурился Ярослав.
— Ты ведаешь, почему я невзлюбил эти места...
— Ведаю, ведаю, — прорычал князь. — Но я же всё уладил. Никто тебя ни в чём не обвиняет. Займись-ка лучше этими колдунами да выведи их на чистую воду. Серок им не понравился, а? Да лучшего норова у коня я ещё не видел. А какая у него холка! А походка! А как голову вскидывает...
Попадись Ярославу эти монахи сейчас, он бы набросился на них с кулаками. Шешуня улыбнулся: попробуй вот, возрази князю!
Гийом вдруг проснулся от страшного жжения в желудке, точно ненасытный огонь изнутри пожирал его. На мгновение даже глаза ослепила яркая вспышка пламени. Монах подскочил, бросился к кувшину с холодной колодезной водой, стоявшему на столе, схватил его и влил в себя почти целиком.
Очнулся Иеремия, живший с ним в одной келье, перепугался, бросился к другу.
— Что с тобой?
Гийом тяжело задышал, вслушиваясь в себя, потом сел на кровать, вытер лицо.
— Что случилось?
— Меня как будто запалили изнутри...
— Отрава?
Гийом не ответил.
— Тебя отравили! — уже с уверенностью добавил Иеремия. — Надо всё водой прочистить.
Он подскочил, схватил кувшин, бросился во двор, Гийом даже не успел его задержать. Он уже не чувствовал никакой боли, словно ничего и не было, будто огонь, который вспыхнул внутри него, был и в самом деле погашен. Такого, конечно же, и представить невозможно, но что тогда произошло?..
Прибежал Иеремия. Его детское личико светилось неподдельной тревогой.
— Пей всё, мы ещё принесём!
Вбежали Иоанн и Пётр, жившие в соседней келье, оба перепуганные, с кувшинами, наполненными водой. Иеремия и их успел поднять на ноги.
— Мы же вместе вечеряли, — удивился Пётр.
— Сядьте все! — потребовал Гийом.
Монахи послушно сели.
— Это не отравление, — сказал он. — Внутри меня взаправду бушевал пожар. Если б возможно было сейчас заглянуть туда, вовнутрь меня, то вы бы увидели настоящий ожог. Я потушил его... Я даже чувствую запах горелого мяса...
— Но как загорелось-то? — не понял Пётр. — Отчего?
Иоанн с недоверчивой миной слушал друга.
— Это знак... — взглянув на Иоанна, добавил Гийом.
— Какой знак? — переспросил Пётр, оглядываясь на друзей.
— Плохой, — обронил Иеремия.
— Ты считаешь, нам надо уезжать? — погрустнел Иоанн.
— Я не знаю. Поскольку это произошло со мной, внутри меня, то сознание словно ослепило, я потерял всякое соображение, — Гийом с надеждой оглянулся на Иеремию. — Мне трудно разгадать: касается ли это лично нас или кого-то из тех, кого мы пришли сюда защищать. Может быть, ты, Ерёма, угадаешь?