Услышав о новых пятистах кострах, зажжённых русскими ратниками, полководец не на шутку встревожился.
— Если предположить, что у костра вкруговую восемь-десять дружинников, то к Ярославу подошли четыре-пять тысяч свежих сил. Две собрали новгородцы. Кто ещё?
— Дружину мог послать брат Георгий, великий князь владимирский, или племянник Василько из Суздаля... — неуверенно доложил воевода.
— Отто, я должен знать наверняка: кто, откуда, сколько их, чем вооружены и чем они дышат! — в ярости прошипел Волквин. — Я тебе за это хорошо плачу.
— Я не виноват, ваша светлость, что эти новгородцы меняют князей каждые два года. Не успею я заполучить наушника в его окружении, как он уходит...
— Но Ярослав возвращается уже в третий раз, — напомнил магистр.
— Я, кажется, нашёл у него толкового человечка, но не успел с ним связаться, — пробормотал воевода.
— Твоё «не успел», Отто, может всем нам стоить жизни, — колючие глаза Волквина впились в помощника, как две дикие пчелы, и тот оцепенел: он слишком хорошо знал, сколь бывает беспощаден гнев великого магистра. — Так вот узнай хотя бы одно: действительно ли прибыла помощь, или костры всего лишь хитроумие Ярослава. И сколько прибыло? Ступай!
Раушенбах поклонился и вышел. Магистр вернулся на половину Всеславы, сел на походную кушетку, где возлежала его сладкая наложница.
— Боже, какой я дурак. Господь, подарив мне тебя, лишил последних мозгов. Я понадеялся на своих воевод, они-де, как всегда, расстараются, но, кажется, проморгал эту битву, — с горечью признался епископ.
— Но ты ещё не начинал её, — удивилась Всеслава.
— Для того чтоб это узнать, иногда и начинать не стоит! Я не первый раз приступаю к сражению... — дружелюбно проворчал он, вытягиваясь, как пёс, во всю длину кушетки. — Приласкай меня, моя девочка...
Ярослав потчевал ужином младшего сына, который, не успев приехать, подарил ему столь блестящий обманный умысел.
— Нет, каков у меня сын, Шешуня! Я всегда говорил, что из него вырастет знатный полководец, — восторженно гудел князь.
— Я помню, помню, — двусмысленно кивал таинник.
— Что ты помнишь? — возмущался князь, почуяв скрытый подвох в его голосе. — Что ты вообще можешь помнить?
Александр молча сидел за столом, почти не прикасаясь к еде. Он выпил чашу крепкого ядрёного кваса, съел пол репы, но от жирной баранины, запечённой на вертеле, отказался. Его от одного её запаха мутило.
— Надо бы выставить толковых сторожей на подходе к пустым кострам, — неожиданно проговорил мальчик.
— Толковых сторожей? — облизывая жирные от баранины пальцы, отозвался Ярослав.