Из церкви вышли все, и пошли за окружным и хуторским атаманами.
А атаманы шли к речке. Подошли к корявой раките, что росла прямо из воды. Хуторской снял штаны и сапоги.
Толпа с любопытством наблюдала, ибо многие еще и не знали, в чем дело. Окружной стоял у самой вербы и глядел вниз в воду, будто что-то хотел там разглядеть. Хуторской в бешмете, без штанов вошел в воду, направился к вербе, и долго под ней шарил руками. Потом выпрямился и, безнадежно разведя руками, вымолвил:
– Нэма!
– Что-о-о? – переспросил окружной. – Ищи ее, ради самого Господа!..
– И я буду атаман снова? – тихо спросил Хмара.
– Господи ты Боже мой! Я же сказал, что, ты! Ты, ты и больше никто, только достань ты ее, пожалуйста, не мучай, ну тебя совсем! – уже стонал окружной.
Тогда Хмара сунул руку под ракиту и вытащил, сверкающую на солнце мокрую булаву. С нее стекали веселые алмазные капельки, и радостно звенели, падая в воду. Но Хмара не подал ее окружному.
– Отойдить, пожалуйста, ваше высокоблагородье к народу, я сейчас, – сказал он.
И вылезши на траву, быстро оделся, обулся и, подойдя к окружному, подал ему булаву.
– Так я буду атаманом? – спросил он.
– Ты, ты! – ответил сияющий окружной.
Тогда Хмара принял снова булаву от окружного, отыскал глазами незадачливого доносчика и, повернувшись к нему, сказал:
– А тоби – во!!!
И он протянул заместителю, сложенную из корявых пальцев, огромную дулю…
«Русская мысль», Париж, 24 августа 1951, № 374, с. 2–3.
К вечеру дневной зной начал заметно спадать под заброшенным в тайге казачьим поселком. Небо все в мелких барашках, скупо, словно через решето, цедит солнечные лучи. В воздухе душно.
Река щетинится фиолетовой рябью на перекатах, разливаясь желтой мутью на глубинах.
У поселкового берега в ленивых всплесках толкутся низкобортные плоскодонки. За рекой, за свисающими у берега тальниками млеет манчжурская степь. Над ней громадный коршун воровато уплывает вдаль с добычей.
У самого поселкового берега, на высокой жердяной вышке, дремлет, обняв бердану, бородатый казак. На нем, несмотря на лето, порыжелая, лохматая сибирская папаха и валенки. Штаны с выцветшими желтыми лампасами и одна штанина вылезла наружу. Вдоль единственной улицы с новыми тесовыми избами пылит поселковое стадо. Тучи комаров и прочего таежного гнуса стелятся над ним.
За поселком густо заросшая тайгой невысокая сопка.
Пахнет хвоей, речным илом и прелым навозом. Бабы идут к реке с ведрами.
Местная «флиртачка», жалмерка уже торопится на реку купаться, стягивая на ходу припотевшую кофту с смуглых молодых плеч и кричит задорно на вышку: