— Играешь с огнём, котёнок, — хриплый, опаляющий кожу и мысли шёпот. — Может, я и кажусь тебе дьяволом, но дьявольским терпением высшие силы меня не наградили. Продолжай в том же духе и уже этой ночью окажешься в моей постели.
От яркого, порочно-откровенного видения, мелькнувшего перед глазами, щёки у девушки заалели, сорочка прилипла к спине, напитавшись влагой, а в груди сумасшедше застучало сердце, разгоняя по телу кровь.
И тем не менее, подстёгиваемой адреналином, точно той самой плетью, Мишель ринулась в наступление:
— Я буду кричать, вопить, рыдать и в голос тебя проклинать! До последнего своего вздоха! — Чувствуя, как растворяется в серых, словно грозовое небо, глазах, сглотнула шумно. Пламя ярости, полыхавшее в сердце, гасло, подчиняясь магии Чудовища. Мишель с силой тряхнула головой, пытаясь прогнать хмарь, заполнившую сознание, и, беря пример с Донегана, прошипела: — И прекрати подавлять меня своими гнусными чарами! Слышишь?! Не то я… я…
Пленница судорожно размышляла, гадая, что бы такое сказать, чтобы выйти из этой схватки победительницей. И служанок спасти: ни на одной, ни на другой от страха уже лица не было. А скоро и на телах не останется живого места, если Гален сейчас её уведёт, и рабыни останутся на растерзание второму демону — мерзкому Бартелу.
Глубоко вздохнув, Мишель прикрыла глаза и тихо, но твёрдо произнесла:
— Прикажи их освободить, иначе, клянусь, я заморю себя голодом. И тебе ничего не останется, кроме как довольствоваться моим жалким привидением.
Несколько мучительных, одуряющих секунд тишины, на протяжении которых Мишель слышала, как под её ладонью исступлённо бьётся сердце зверя.
И слова, что сорвались с губ Донегана, больше походили на глухой звериный рык:
— Отвяжите их! А ты, — тьма в глазах затопила светлую радужку, — пойдёшь со мной.
Рывок, и он потащил девушку, будто тряпичную куклу, за собой. Еле переставляя ногами, Мишель следовала за одержимым — одержимым ею — чувствуя себя полностью опустошённой. Будто только что пережила не несколько, пусть и ужасающих, но коротких минут, а полжизни провела на поле боя.
Сквозь туман, наползающий на глаза, различила служебные помещения, мимо которых они проходили. Потом — широкую лестницу, по которой, кажется, поднималась не она, а её ослабевшая оболочка. Истерзанная же потрясениями душа предпочла покинуть эту клетку — столь желанное для Галена тело.
Шаг, за ним другой, сделанный из последних сил. Скрип двери, противно ударивший по ноющим от боли вискам. Ласковые объятия одеяла и спасительная тишина, наступившая после того, как хлопнула дверь и в коридоре стихли шаги Донегана.