— Что?
— Поднимите руки над головой.
Мысленно содрогнувшись, заставила себя отлепить ладони от груди. На моих глазах веревка разделилась на две части, точнее, их оказалось две. Одна покороче, другая подлиннее, если так можно выразиться о свернувшихся кольцами змеях.
Орман подался вперед, стягивая мои запястья. Я избегала на него смотреть, но не смотреть на мужчину, который оплетает веревками твои руки, достаточно сложно. Поэтому уставилась ему в плечо: туда, где кромка жилета вонзается в рукав рубашки. Орман почти меня не касался, только веревкой. Удивительно мягкой, несмотря на плотные путы, слегка давящие на кожу.
— Сожмите ладонь. — Затянутые в перчатку пальцы скользнули по моим.
Я подчинилась, слегка обхватив его пальцы ладонью.
— Можете отпускать. Скажете, если будет неприятно.
— Мне не больно. — Судорожно вздохнула и облизнула пересохшие губы.
— Больно и неприятно — разные вещи. Впрочем, если будет больно, скажете тоже. — Он внимательно посмотрел на меня. — Хотите пить?
— Нет.
Неприятно действительно не было, и больно тоже, а как было… Я вдруг отчетливо поняла, что скольжение перчаток по ладони вызывает странное, дикое чувство — продлить это прикосновение. Возможно, поэтому слишком поспешно разомкнула руку.
Он коснулся второй веревки, а она коснулась меня. Движение по плечам, по спине, плотные стяжки узлов, ложащиеся на кожу. Кожу, которая снова и снова вспыхивала огнем, когда ее касалась шероховатая поверхность или перчатки. Вздрогнула, почувствовав, как веревка обхватывает грудь. Переплетаясь и стягиваясь в узор на границе соединения ребер.
В следующий миг его пальцы коснулись кожи, когда он потянул веревку в стороны.
— Что вы делаете? — Теперь уже мой голос звучал так, словно я напилась холодного лимонада.
— Проверяю узел.
Осознав, что вот уже несколько минут всматриваюсь в стягивающие меня путы, моргнула. Перевела растерянный взгляд на Ормана, но он на меня не смотрел. В густых, зачесанных назад волосах, просвечивала серебряная прядь. Впрочем, серебряная — это сказано сильно, она напоминала впитавшийся в волосы иней, растопить который не способно даже самое яркое солнце.
Странное желание прикоснуться, чтобы почувствовать ее холод, списала на временное помешательство. Равно как и желание потянуться за его рукой, чтобы почувствовать совсем другое прикосновение. Скольжение не веревки, а его пальцев — без перчаток, как во сне. Снова ощутить на своих плечах этот жар, от которого все внутри сжимается… так бессовестно-сладко. Впрочем, жара и так было достаточно: чем ниже опускались путы, тем сильнее полыхало лицо. Так, что маска только чудом не стекала по щекам на постель.