Он думал, что вся суть была в Травине.
Когда коммунисты второго сборочного избрали секретарем партийного бюро инженера-технолога Травина, в парткоме были довольны этим выбором. Травин — знающий работник, молодой, энергичный. И работать новый цех начал отлично. Ни одного срыва! На заседаниях парткома второй сборочный обсуждался не раз — ну, мелкие неполадки, недоделки, где их нет, но работа по главным направлениям шла успешно. Приятно было, что начальник цеха и секретарь партбюро великолепно понимают и помогают друг другу. Это ведь партийное бюро провело рейд, чтобы найти скрытые резервы повышения производительности труда. Оно же добилось ритмичности в поступлении металла, оно же… Соколов помнил все, что сделало партбюро, но вот где-то ощущал просчет.
Да, план — основа основ, и за него спрашивают не только с начальника цеха и цеховых служб, но и с партийного бюро. Но план дают люди! Сколько бы Соколов ни вспоминал сейчас, он не мог вспомнить, отчитывалось ли партбюро второго о работе с людьми. И ни разу на парткоме никто не спросил об этом самого Травина. Он был слишком занят делами нового цеха, и в нем было больше от инженера, чем от партийного руководителя. А партком это проглядел, чего уж тут!
Затем — Клюев…
Да, они долго дружили — Соколов и Клюев, и сейчас Николай Николаевич ничуть не завидовал тому, что Роберт его обогнал. В свои сорок шесть лет Соколов был старшим мастером. Клюев моложе его — и уже начальник участка. Хорошо!
Но, видимо, жило в Клюеве и дремало до поры до времени что-то такое, чего он, Николай Николаевич, никогда раньше не замечал. Или нет, неправда, замечал, но думал, что это так — пустяковина, чего там зря думать…
Несколько лет назад Соколов собрался в лес — за корнями, и Клюев сказал, что тоже поедет. Устал, хочется побродить, подышать свежим воздухом, ну, а у соседа он возьмет ружьишко — авось, удастся разжиться какой-нибудь дичинкой. Была весна, газеты объявили о начале весенней охоты — ладно, бери у соседа ружьишко.
Они вышли к озеру и стояли, скрытые густым кустарником. Соколов вздрогнул, когда с неба донеслись трубные голоса и на воду, совсем рядом, за пожухлым, поваленным прошлогодним камышом, начали садиться лебеди. Огромные дивные птицы устало опускались на воду — и Соколов замер перед этим видением. Вдруг рядом что-то щелкнуло — он повернул голову: Клюев взвел курки.
— Если выстрелишь — дружбе конец, — тихо сказал Соколов.
— Да ну тебя, — прошептал Клюев. — Никто ж не узнает. А какая дичина — руками бери…
— Я сказал…
— Брось, Колька!
Тогда Соколов замахал руками и закричал что было силы — «Ого-го-го-го!..» Птицы взмахнули белыми крыльями-полотенцами; им надо было как бы пробежать по воде, чтобы подняться и улететь.