— Здравствуй, — улыбнулся Непомнящий. — Мы забыли поздороваться.
— Не делай вид, что тебе хорошо, — сказала Катя. — Ты не умеешь врать. Что вы решили делать?
Он подумал: и она тоже переживает. За Савдунина, за меня, за Шилова… Он никогда не видел Катю такой озабоченной. И то, что она была здесь вчера и пришла сегодня ни свет ни заря, тронуло его.
— Тебе скоро на работу? — спросил он, не отвечая на ее вопрос.
— Нет. Я поменялась с девочками. Просто я не хочу, чтобы ты был один эти дни.
— Ты поедешь со мной… сейчас?
— Куда?
— Не спрашивай. Поедешь?
— Поеду.
— Подожди, я переоденусь по-быстрому.
…Он держал Катю за руку, будто боялся, что она может передумать и не поехать. Увидел свободное такси, остановил, втолкнул Катю в машину и попросил шофера подъехать на Невский, к «Северу», а потом на Финляндский вокзал.
Теперь у него в одной руке был большой торт; другой он продолжал держать Катину руку. Возле входа в вокзал была толпа: кто-то кого-то ждал, мелькали брезентовые куртки, горой лежали рюкзаки. Из метро шли и шли люди — с удочками, «авоськами», гитарами… Сергей и Катя попали в этот поток, и он медленно нес их к дверям вокзала. Впереди и позади шли рыбаки, слышались разговоры: «Сначала в Окуневой попробуем…», «Лещ — на горох…», «Брось, там ерши замучают…» У самого входа, чуть сторонясь потока, стояло несколько человек, и Катя не поняла, почему у Сергея вздрогнула рука. До нее донеслось торопливое, заговорщицкое: «А червячков не надо? Опарыш есть, свеженький». Сергей дернул Катю за руку, они проскочили в вестибюль.
Потом они ехали в электричке, и Сергей был мрачен. Он глядел в какую-то одну точку, и Катя, как тогда, на концерте в Доме культуры, взяла его под руку. Казалось, он даже не заметил этого.
— Нам сейчас выходить? — спросила Катя. Электричка уже подходила к Ольгино.
— Нет, — сказал Непомнящий. — Нам дальше.
— Я думала, что ты…
— Нет, я не хочу, — сказал Сергей. — Не могу. Да его и дома сейчас нет.
Он не стал говорить ей, что там, у входа, стоял и продавал червей отец. Да и ехал он не к нему.
Они вышли в Александровне. Катя ничего не понимала. При чем тут Александровка, торт и то волнение, которое так легко угадывалось сейчас в Сергее. Она куда-то шла, Сергей все держал ее за руку, будто тащил за собой — быстрей, быстрей! Наконец, он сказал:
— Вот.
За зеленым забором играли дети. Много детей. Вдруг все они замерли и поглядели на взрослых, остановившихся у забора. Катя все поняла.
— Идем.
Через калитку, по дорожке — на крыльцо; двери распахнуты — дом проветривается. Пустой вестибюль со шкафчиками и еще одна дверка сбоку, ведущая вроде бы в кладовку. Нет, там не кладовка: на полках лежит белье, простыни, наволочки. И пожилая женщина в очках что-то пишет, время от времени щелкая на счетах.