«Какую дорогую цену ты заплатил за несколько секунд поцелуя! Жена в реанимации. Ты в полном минусе. Без опоры. Без денег. Без…».
В этот момент раздался звонок. Жаль, это не звук смартфона. Его точно нет. Это радиотелефон. Но встать, подойти к нему не хотелось. Не хотелось двигаться, словно собрался умирать. И тогда он вспомнил стихотворение из сборника своего отца:
Недовольство. Замкнутость. Молчанье…
Пробегают-убегают дни…
Остаётся пустота в сознаньи.
Как зажечь потухшие огни?..
Недовольство. Замкнутость. Молчанье…
Миражей ожившие черты…
Я стою один средь Мирозданья
и не вижу дом, в котором — Ты…
Последнее четверостишье он забыл. И вспомнить не мог.
Телефон перестал звонить, и снова воцарилась тишина. Владлен закрыл глаза.
И сразу же возник облик Тани… И вдруг — губы… Губы Леры… Он будто возвращался в тот самый сон о губах… Он уже чувствовал вкус этих губ…
— Нет! Прочь! — вырвалось у него вслух.
Отгоняя остатки сонливости, Владлен вскочил с дивана, признаваясь себе в том, что вся эта его открытость слабостям — результат вчерашнего вечера без принятия конкретных решений, плюс результат сегодняшнего утра без молитвы, без медитации, без бодрости.
«К чему все эти невыносимые страдания? К чему?..»
И тогда вдруг память, словно в качестве ответа на этот вопрос, выдало забытую строфу:
Недовольство, замкнутость, молчанье
пусть с туманом утренним растают…
И пока горит свеча, мерцанье
это жить и верить помогает…
Владлен подошёл к зеркалу. На него смотрел в профиль и анфас типичный неудачник. Сорока двухлетний тип, размножающий по миру второй день подряд боль душевных страданий:
— Где ж теперь твоя вчерашняя ярость, слабак? — завёл он вслух беседу с неудачником в зеркале. — Где готовность восстать против всего мирового зла?
И тут Владлена пробило на иронию по отношению к себе самому. Это было как самозащита его психики, его изнурённого организма:
— Кризис сорока лет подкрался незаметно, с небольшим опозданием, но всё по плану…
Он смеялся над самим собой. Смеялся, чуть не плача…
Смеялся, зная, что это, слава Богу, не слёзы сумасшедшего…
Смеялся, чтобы не сойти сума…
— Хорош гусь! Хорош! Га-га-га!.. Потянулся к новой коже да роже, а тешил себя надеждами о хрустально-чистой, чуть ли не Небесной, любви.
Ему даже казалось, что он говорит это кому-то другому, а не себе.
— Я сел в лужу.Как свинья… Хрю-хрю!.. Три поросёнка отдыхают…
Да, шутить над собой, сатирить себя, любимого, стало просто спасением. Даже аппетит появился. А за ним — и здравый смысл. Владлен поймал себя на мысли, что это отклонение от обычного курса пространства и времени, которому он подвержен со вчерашнего вечера, тоже может приносить разрядку, даже какую-то новизну, что ли…