«…История не потерпит меня — я дилетант. Мне никогда не научиться плавать в блевотине нового мира. Ни экзистенциальные взмахи руками, по-сартровски отрешенные, ни цицероновски выверенная античная поступь, не дадут мне той безмятежной самоуспокоенности, которая требуется для внешнего восприятия добра. Я боюсь победы всеобщего разума не потому, что механический поцелуй или бытовая нежность вызывают во мне насмешливое отвращение, просто хилый пасынок обнаглевшего ЭГО, наш век не обязан становиться погостом духа. Может быть, я слабый адвокат, но роль прокурора досталась по жребию, издевательски брошенной рукой полоумного шулера. Надувайте свои пузыри, ищите эталоны в зеркале и, находя не себя рядом со своей женой, хватайтесь за тяжелый подсвечник. В конце концов, кто я такой, чтобы пытаться плевать в ваши желтые окна с красными фонарями? Я даже не могу назвать себя философом, ибо великие призраки прошлого пытались найти что-то для создания или разрушения, я же, как мрачный поденщик эгоальтруизма, занимаюсь поиском себя для себя. И это тоже эгоанархия…»
Мир тебе, Заратустра, созидатель и мост. Танцую навстречу звездам, защищаясь от Заратустры.
Я ходил слушать твое: «Бог мертв!» и радоваться. Амадей Заратустре — радоваться.
Ты учил их свободе и воле: воля освобождает, и они корчили гримасы понимания, верили, каяли, а я — ветер ли, камень ли? Я думал: змея стыда да не коснется щек его. Мост рухнет, но первый погибший успеет оставить надежду. О воле пою я тебе, Заратустра — она стрела тоски твоей. Воля и зверь — вот то, что нужно тебе на другом берегу. Я знаю, они шепчут тебе, и земля, немая и мудрая, противится им. Свобода и человек — шепчут они. Воля и зверь — повторяю я. Свобод много, тщетных и лживых, воля — она одна, бери ее, Заратустра. Свобода, как плеть для личности — они просят, и руки их дрожат от жадности. Воля, как плеть для общества — дарю я им, и они кричат от страха. Самые умные протирают очки и говорят, что у них испокон такая вера — вера свободы. Они, воспевающие немощь Иудея, забыли, что родились с верой воли — огненными глазами язычников. Что же есть их песня о свободе? Состояние тела, достигшего безразличия — вот им свобода. Воля тебе — состояние души, достигшей права не сострадать. Они спрашивают: а какая польза в воле? В воле больше добра, чем пользы, и если вам нужна польза — откажитесь от добра, хватайте свободу — верьте. «Но даже Заратустра учил нас не так», — они возмущаются и цокают языком. «Мы поняли, что воля есть ступень к свободе». «Заратустра огорчен вами — Амадей смеется. Для вас воля есть ступень к эшафоту. Вы сядете на кол, любовно выстроганный вами. Вы не отличаете свободу от воли, и я не удивлюсь, если вы не сможете отличить правду от истины», — так я разговаривал с ними, но опять рано.