— Я сказал вам… тебе, — промолвил с горечью юноша, — проклятое ремесло… в такой момент писать пошлости… — и он стал страстно целовать девушку.
— Постой, постой! Ты меня задушишь… Лучше пиши о банях… Я не уйду от тебя… Доканчивай стихи: «Сегодня я про баню в стихах забарабаню»…
— Нет, я не могу, не в силах, когда ты здесь, писать про пошлости!.. Пусть редактор меня костит! Не могу…
— А разве твои глупости так нужны для газеты?
— Стало быть, нужны, если публика требует. Вот, хороших стихов не читают… Пошлости давай…
Мало-помалу Смельский стал горячо говорить о своей борьбе за существование, о тяжелом детстве, о муках злободневного писателя.
Клавдия с интересом слушала эту исповедь талантливого человека, сочувствовала его терзаниям, начиная понимать все мелочи, ужасные мелочи жизни газетных тружеников.
— У меня был товарищ, — говорил, между тем, художник, — милый, способный… Заволокла его журнальная трясина… Он писал уголовные романы и зарабатывал большие деньги, которые сгубили его… И не мудрено: душа алкала настоящего творчества, а он принужден был писать для улицы ерунду! За последнее время жизни он пил… Придет ко мне пьяный и просит: ради Бога, напиши ему продолжение романа для завтрашнего номера газеты! Расскажет героев, на чем он остановился, как продолжать повествование… Ну, я и пишу за него роман…
— Что ж, он умер теперь? — перебила его Клавдия.
— Да, — грустно сказал Смельский. — Но будет об этом! Лучше посвящу я своей богине стихи, чтоб доказать, что и я не лишен «искры Божией»… Хочешь?!
И, привлекая к себе девушку, художник начал импровизировать:
Я полюбил тебя всей силой первой страсти…
Ты для меня — немеркнущий рассвет!..
Ты — вся порыв, дыханье чудной власти!
Я ждал тебя, страдая столько лет…
Я умереть готов, безумно наслаждаясь
Тобой одной… Казни меня, казни!
От ран твоей любви как бог перерождаясь,
Прошу тебя, зажги священные огни!
Пускай на них сгорит трепещущее тело,
И прах его развеет вихрь любви!
Приди, приди ко мне!.. Замучь, без думы, смело
И кровью ран мне сердце обнови!..
— Милый, милый! — прошептала в ответ страстно Клавдия. — Я твоя, твоя, хороший мой мальчик…
Было довольно поздно… Лампа догорела… Наступившая тьма еле-еле освещала фигуры двух счастливых любовников…