В воздухе запахло «дембелем». После успешного лыжного кросса в ознаменование первомайского праздника, где команда нашей станции заняла почетное предпоследнее место, меня вдруг вызывают в штаб полка. Иду и думаю: в чем дело? Вроде все хорошо, снова ефрейтора присвоили, в отличниках БПП (боевой и политической подготовки) хожу… Начальник штаба протягивает мне конверт и говорит: «Родственники вас долго разыскивали и вот нашли. Прочитайте письмо».
Оказывается, моя тетя — старшая сестра матери, объявляла нас во всесоюзный розыск. У меня теперь есть два двоюродных брата, живут в Краснодаре. А тетя моя, к сожалению, меня не дождалась. Умерла. Муж ее и мои братья ждут меня после демобилизации. Это принесло мне и радость, и огорчение. Я был в отчаянии…
Дело в том, что в Нижнеудинске, пока мы комплектовались, нас определили в бывший монастырь то ли на острове реки Уда, то ли на противоположном её берегу от городка — сейчас уже не помню, но хорошо помню, что монастырь с городом соединялся мостом, на котором был КПП. Никого из нас, естественно, не выпускали в городок. Вода в реке была просто ледяная, переплыть ее невозможно, а нас так манило женское общежитие слюдяной фабрики, в котором, как донесла разведка, было около трехсот женщин! К нам по вечерам доносились звуки музыки на местной танцплощадке, а к противоположному берегу стайками подходили молодые женщины и начиналась перекличка:
— Солдатики. Почему вы не приходите к нам? Мы вас ожидаем!
— Нас не пускают…
— Так сделайте плот и плывите к нам!
Как нам в голову самим не пришло самим такое решение проблемы? Видимо, все же женский ум острее работает в критических ситуациях. В Нижнеудинске тогда был большой дефицит мужчин. Он образовался потому, что эти женщины были заключенными женских исправительных колоний и находились на свободном поселении, работая на фабрике по изготовлению органического стекла. Свои тюремные сроки они получили, в основном, за экономические преступления: мелкие хищения, спекуляцию и другие проступки.
Соорудили мы плот, благо сушняка вокруг было достаточно, достали канатов для перегона плота туда и обратно. После вечерней поверки в лагере оставались только дежурные, больные и мусульмане.
Первая любовь
никогда не бывает без грусти…
Было начало августа. Вечерняя поверка в нашем сборном пункте заканчивалась в 22 часа, когда сумерки уже полностью сгущались над Удой. Небольшими группами отчаянные донжуаны устремлялись к прибрежным кустарникам, где спрятан был плот. Он выдерживал до пяти человек. Один канат был прикреплен к дереву на противоположном берегу, другой с большим запасом — на этом. В течение получаса все желающие оказывались на другом берегу. А там их уже поджидали. Истосковавшиеся по мужской ласке, многие из этих женщин не отличались каким-то целомудрием и эти три недели нашего присутствия для них были просто праздником. По вечерам они подходили к нашей «паромной» переправе и встречали своих избранников. А далее в прямом, а не в переносном смысле, срабатывало известное церковное изречение: «Если Господь закрывает дверь — он обязательно где-то открывает окно»! В огромное здание женского общежития через парадный подъезд проникнуть никак было нельзя, но с его тыльной стороны на первом этаже окна были заманчиво открыты, а наша переправа через неширокую Уду работала бесперебойно всю ночь.