— Николай, а вы вполне смогли бы играть в любом профессиональном оркестре. Откуда у вас такая подготовка?
Ну, да! Так я ему и сказал… Это была тайна. Тогда я сказал, что играл в эстрадном квартете. Это было правдой. Но настоящую правду не знал никто. Дело в том, что мы с Карлашовым заключили тайный договор: он учит меня играть на домре, а я его — на гитаре. Не скрою, повозиться нам друг с другом пришлось серьезно. В свободное от уроков время мы закрывались в его классе и музицировали, а иногда я приходил к нему домой (он жил рядом со мною), и там нам уже никто не мешал. Он прекрасно играл на домре «Цыганские напевы» Сарасате, а я ему вторил на альте. Мы много играли вместе с ним из сочинений Будашкина, других композиторов. На гитарах мы тоже часто играли дуэтом. Общение с педагогом мне оказало неоценимую услугу: я стал понимать музыку глубже, а разные хитросплетения ритмов уже не приводили меня в ужас, как это было вначале. После года занятий Владимир Васильевич имел классическую постановку рук и довольно прилично играл на гитаре сочинения Ф. Тарреги, Ф. Сора, М. Каркасси и М. Джулиани, а пьесы Иванова-Крамского у него получались даже гораздо лучше, чем у меня. Еще бы! Человек имел высшее музыкальное образование!
А я стал еще и домристом-альтистом. Дирижер училищного оркестра, а это был декан отделения народных инструментов, часто приглашал меня поиграть в оркестре — даже и тогда, когда нас с Александром выперли из числа студентов. Оказывается, мы не имели по тем временам права учиться в среднем учебном заведении, уже имея высшее непрофильное образование (Александр имел диплом инженера-энергетика, а я — инженера-экономиста). Но класс гитары не прекратил свое существование. На следующий год в нем учились уже трое студентов. По большому счету, это были мои гитарные «внуки», потому, что их гитарного «отца» — преподавателя класса гитары Владимира Васильевича Карлашова, обучал я.
В поисках утраченного
«Кто горел, того не подожжёшь…»
Дома у меня был полный нейтралитет сторон. Комендант общежитий стал настойчиво требовать от всех семейных уходить из общежития. Семейных пар было десять. Наше положение с Раисой было самое шаткое: мы были разведены, и только моя дружба с комендантом не позволяла ему предпринять против нас решительные меры. В общем, Рая терпела мое соседство по необходимости, а я получил полную свободу — не оправдываться перед ней в поисках своего счастья. Мы договорились с ней, что до получения жилья не будем предпринимать никаких мер по нарушению видимости общей семьи. Получим квартиру и будем тогда ее делить. Так и жили. Очередь на получение жилья от завода стремительно продвигалась вперед. Завод строил несколько домов. Мы были уже седьмыми в двухтысячном списке нуждающихся.