Струны гитары — шесть трепетных вен.
Ранят вас острые лезвия пальцев.
В сладком безумье льется музыки кровь,
Голубая кровь и янтарная…
Я опустил это письмо в почтовый ящик, и вдруг мне стало стыдно за такие бурные признания, но вернуть письмо уже было нельзя.
Она рассказывала после, что это письмо было подобно разорвавшейся бомбе. Она даже не сразу поняла, от кого оно, а надо сказать, конкуренты у меня были помоложе меня. Но потом все стало на свои места. Как бы там ни было, но именно после этого письма мне скрывать уже было нечего. Когда она вернулась на работу, я долго не решался подойти к ней и заговорить. Все же решился. Оказалось, не все так плохо в моих амурных делах. Глаза ее мне подсказывали, что моя атака позволила захватить передовые позиции хорошо укрепленного редута. Я ее заинтересовал. Но развить свой маленький успех в условиях тотальной слежки других работниц цеха было весьма сложно.
Я стал хитрить. Как только конвейер останавливался на технологический перерыв, я звонил по телефону мастеру и просил позвать Зою. Замечу, что мастерица конвейера, где работала Зоя, была со мной в очень хороших отношениях и сразу догадалась о моих намерениях, а впоследствии даже содействовала нашим встречам. Наконец, я назначил Зое первое свидание, результаты которого вселили в меня надежду на скорое завершение моей холостяцкой жизни: она согласилась встречаться со мной! Однако помня свой «облом» с Ларисой, я решил покончить с видимостью семейной жизни и перейти на легальное положение холостяка.
Со своим двоюродным братом Дмитрием я частенько встречался, был у него на новоселье, когда он получил четырехкомнатную квартиру в районе вокзала. Пришел к нему и попросился пожить у него некоторое время. Он не отказал. Если со старшим двоюродным братом Владимиром мои встречи случались очень редко, то с Дмитрием мы дружили до самой его смерти в 2014 году в возрасте 83-х лет. А Владимир в эпоху строительства БАМа уехал в Сибирь и работал начальником железнодорожной станции. Тоже уже умер.
Когда я сообщил Рае о том, что ухожу жить к брату, она среагировала моментально. Все мои вещи были свалены в углу коридора, а их у меня было совсем мало. Самая ценная, гитара, находилась в замыкаемом на ключ самодельном кейсе и лежала поверх небогатого моего скарба. Мне было грустно уходить из дома, где я прожил столько лет, где у меня была большая любовь, и самое главное, оставался жить мой сын, которому уже шел одиннадцатый год.
Первое, что я предпринял, когда стал жить у брата, — отдал свою заводскую очередь на получение квартиры Рае с ребенком. Я не хотел обделить сына в жилье. Но у меня тоже была в этом вопросе надежда: как член семьи погибшего на фронте воина (отца) я мог записаться на городскую льготную очередь. Здесь надо сказать, что мы с братьями не знали, где точно погиб отец — известно было только, что при освобождении Украины. Где похоронен и похоронен ли вообще — мы не знали. А совсем недавно мой племянник, живущий в Харькове, обнаружил в городке Сергеевка Днепропетровской области мемориал погибшим воинам в Великую Отечественную войну. На мраморных плитах братской могилы обозначены все 99 имен павших здесь воинов. Под номером 87 числится Таратухин Трофим Васильевич — мой отец. В конечном счете, мне удалось осуществить задуманное, и меня поставили на льготную очередь для получения жилья.