Когда утром следующего дня Давид вспомнил крыше, его охватило такое ощущение счастья, что он побоялся думать об этом. Крыша, этот кусочек тверди в небе, этот тихий балкон, взнесенный над человеческой суетой, требовала всех мыслей, всех без остатка. Он тасовал их, отбирая те, которые заслуживали бы вернуться к нему, когда он снова поднимется туда. Он даст им расцвести там, наверху.
И вскоре он опять был на крыше. Звуки улицы, голоса, всплывающие из вентиляционного колодца, делали его одиночество еще более реальным, мечты — еще более сладостными.
Он нашел старый, потрепанный ветром и дождями ящик и сел на него, задумавшись. Скрип двери где-то внизу испугал его. Сначала он подумал, что это Ицци или Куши поднимаются, чтобы увидеть то, что они видели раньше. И прислушиваясь к шагам по жести, он сидел, сжавшись и скрипя зубами от злости. Какое право они имели прийти сюда и мучить его после того, что он отыскал это местечко? Так они и будут гнать его из каждого места, которое он найдет, из каждого убежища? Он не позволит! Он не даст им заглянуть еще раз в вентиляционный колодец. Он будет драться, царапаться, бить ногами! Спрятавшись за будкой чердачного окна, он прислушивался. За шагами следовал еще один звук, как если бы что-то волокли. Опять шаги, но теперь не по жести. Что это? Шелест бумаги, парящей в воздухе. Легкие постукивания. Дребезжание натянутой бечевки. Нет, это не они. Но кто это? Он осторожно высунулся из-за будки.
На соседней крыше стоял мальчик. В руках он держал край бечевки, а в воздухе, на небольшом расстоянии от него, нырял и трепыхался малиновый бумажный змей с тряпичным хвостом. Белокурые волосы, чуть более темные, чем брови, лежали у него на лбу золотыми завитками. Он был курнос, голубоглаз и с румянцем на щеках. Закусив губу и подняв лицо к небу, он внимательно следил за змеем, то умелыми рывками поднимая его все выше и выше, то ослабляя бечевку. Змей медленно раскачивался, поднимаясь все выше по ее блестящей дуге.
Наблюдая за ним, Давид чувствовал, как между ними растет родственная связь. Они оба были одиноки на крыше, оба были обитателями одного и того же царства. И в этом была их общность. Но Давид чувствовал, что того привела на крышу уверенность в себе — это была просто следующая фаза его жизни. Сам Давид пришел сюда колеблясь, робко, потому что больше было некуда идти. Ему вдруг захотелось узнать этого беззаботного, самоуверенного незнакомца. Но он никогда раньше не видел его — эти светлые волосы и голубые глаза не были принадлежностью Девятой улицы. Но с чего начать? Он мысленно перебирал разные способы завязать знакомство. Если бы у него было что-нибудь предложить — пирожки, которые он вчера выбросил, или кусок бечевки. Давид наблюдал за белокурым.