Лютер поднялся. Давид торопливо опустил глаза. Ноги в коричневых брюках медленно приближались (зачем?), прошли мимо (Давид расслабился) и остановились у стены (посмотрел через плечо) перед календарем. Лютер отгибал листочки (черный, черный, черный, красный, черный, черный), открыл какую-то дату и уставился на нее, словно что-то более сложное и важное, чем простые цифры было написано там. Потом он опустил листки медленно, осторожно (почему? Почему так осторожно? Они все равно бы не упали) и потер руки.
На обратном пути к своему стулу он посмотрел на коробку с календарными листками на коленях у Давида.
— Что это? — в его голосе было едва заметное удивление. — Это с календаря?
— Да, — Давид поднял на него тревожные глаза, — я их собираю.
— Прошедшие дни? Зачем они тебе? Рисовать?
— Нет. Просто собираю.
— Гм-м! — он неприятно фыркнул. — Если бы я прожил столько дней, сколько ты, я бы о них и не заботился. Когда ты проживешь с мое... — он остановился с коротким смешком, клюнувшим, как маленький молоточек, — ты узнаешь, что имеют значение только те дни, которые впереди.
Давид пытался скрыть негодование из страха, что Лютер опять обвинит его в сходстве с отцом. Ему хотелось, чтобы Лютер ушел. Но тот зачем-то кивнул и, улыбаясь, посмотрел на часы.
— Тебе пора спать. Уже больше восьми.
Давид сложил безделушки в коробку и спрятал ее.
Ты умеешь сам раздеваться?
— Да.
— Сначала сходи пописай, — продолжая улыбаться, посоветовал он. — Как мама это называет?
— Она говорит "номер один"
Лютер усмехнулся.
— О, она уже немного выучила английский.
После уборной Давид пошел в свою спальню, разделся и натянул пижаму.
Заглянул Лютер.
— Все в порядке? — спросил он.
— Да, — ответил Давид, забираясь в постель.
Лютер прикрыл дверь.
Темнота была другой без матери. И люди тоже выглядели другими.
Мать унесла скатерть в спальню, и оттуда послышалось, как скрипит дверца шкафа. И вдруг:
— Ай-ай-ай, он забыл его! — она вышла со свертком в руках. — Подарок для них. Он ушел с пустыми руками, — она села на стул. — Нужно не забыть отдать ему завтра. Или он вспомнит и вернется.
Мысль, что Лютер может вернуться, не понравилась Давиду, и он отбросил ее. Он давно ждал этого вечера, чтобы остаться наедине с мамой. Отец ушел в театр.
Она сняла чайник с плиты и налила кипяток в мойку. Потом посмотрела на него.
— Ты наблюдаешь за мной так, — сказала она со
смехом, — будто я выступаю с сеансом черной магии. Я всего лишь мою посуду.
И после паузы: |
— Тебе бы хотелось иметь маленького братика? — спросила она хитро. — Или маленькую сестренку?