Надо наделать шуму. Шуметь... Он двинулся вперед. Что? Звуки. Любые.
— Ааааа! Ооооо! — закричал он дрожащим голосом. — Это ты, моя страна! — он побежал. Дверь подвала. Громче: — Сладкая земля свободы! — кричал он, вихрем летя к лестнице. — О тебе я пою, — его пение превратилось в вопль. Его ноги стучали по ступенькам. Страх преследовал его. — Страна, где умерли наши отцы!
Вот и дверь. Он кинулся к ней, распахнул, захлопнул и, задыхаясь, остановился, полный ужаса.
Мать смотрела на него с удивлением.
— Это ты?
Сдерживая слезы, он опустил голову.
— Что случилось?
Не знаю, — хныкнул он.
Она невесело засмеялась и села.
— Иди сюда, странный ребенок. Иди. Ты весь белый.
Давид подошел и прильнул к ее груди.
— Ты дрожишь, — она гладила его по волосам.
— Я боюсь, — прошептал он.
— Все еще боишься? — произнесла она успокаивающе. — Этот сон еще преследует тебя?
— Да, — он вздрогнул от бесслезного рыдания, — и что-то еще.
— Что еще? — она взяла его руки в свою, а второй обняла его и прижала к себе. — Что? — прошептала она. Мягкое прикосновение ее губ к виску, казалось, проникало внутрь, вглубь, источая прохладу и сладость, единственное, что могло воспринять его тело. — Что еще?
— Я видел человека в ящике, как ты один раз говорила.
— Что? Ох! — ее недоумевающее лицо прояснилось. — Похороны. Боже, даруй нам жизнь. Где это было?
— За углом.
— И ты испугался?
— Да, и в коридоре темно.
— Я понимаю.
— Ты выйдешь на лестницу, если я буду кричать в следующий раз?
— Да, я буду выходить столько раз, сколько ты захочешь.
Давид прерывисто вздохнул от облегчения и благодарно поцеловал ее в щеку.
— Если я не выйду, — засмеялась она, — миссис Неррик выгонит нас. Я никогда не слышала, чтобы так топали ногами по лестнице! — она расшнуровала ему ботинки, встала и усадила его на стул. — Сиди здесь, дорогой. Сегодня пятница, и у меня много дел.
Давид посидел немного, чувствуя, как успокаивается сердце. Потом он повернулся и посмотрел в окно. Сеялся мелкий дождик, покрывая окно неровными дорожками воды. Под дождем снег во дворе начал превращаться из белого в серый. Голубой, прибитый дождем дым стремился выпрямиться к исчезал. Время от времени старый дом поскрипывал, когда ветер толкал его локтями. Рожденный за туманом и дождем, на какой-то далекой реке проревел пароходный гудок. Он оставил странную дрожь в сердце...
Пятница. Дождь. Конец занятий. Теперь он мог быть дома. Быть около мамы и ничего не делать до самого сна. Он отвернулся от окна и посмотрел на нее. Она сидела за столом и чистила свеклу. Нож входил под кожуру, и, как будто поднимали заслонку маленькой печки, — под кожурой неожиданно вспыхивало красное, а руки покрывались красными пятнами. Ее лицо, склоненное над работой, было напряжено и губы плотно сжаты. Он любил ее Он снова был счастлив.