— Отчего она умерла?
— Я не знаю. Никто не знал.
— Ну, отчего?
— Ох, до чего ты дотошный! Я думаю, была причина. Хочешь знать, что я об этом думаю?
— Да, — сказал он нетерпеливо.
Мать глубоко вздохнула и подняла палец, чтобы привлечь и без того напряженное внимание.
— Она была очень маленькой, моя бабушка, очень хрупкой и деликатной. Ее руки пропускали свет, как веер. При чем тут смерть? Ни при чем. Но тогда как мой дед был очень набожный, она только притворялась, совсем, как я, да простит Господь нас обеих. Так вот, у нее был маленький сад перед домом. Летом он был полон красивых цветов, и она сама за ними ухаживала. Мой дед, богатый еврей никак не мог понять, зачем ей проводить весной каждое утро за поливкой цветов, обрезкой мертвых листьев, то с лопатой, то с граблями, если у них есть так много слуг, чтобы этим заниматься. Ты не поверишь, какие тогда были дешевые слуги. У деда их было пять. Да, он раздражался, когда видел, что она работает в саду, и говорил, что это почти кощунство для еврейки ее положения — она тогда была очень богатая. Тогда еще не вырубили леса...
— Какие леса?
— Я тебе о них рассказывала — об огромных лесах и лесопилках. Мы были богаты, пока были леса. Но, когда их вырубили и лесопилки стали не нужны, мы обеднели. Понимаешь? Так вот, дед раздражался, когда видел, что она пачкает свои руки землей, как какая-нибудь крестьянка. Но бабушка только улыбалась ему. Я еще и сейчас вижу, как она, оторвав лицо от земли, улыбается. И говорит, что, поскольку у нее нет такой прекрасной бороды, как у него, чтобы поглаживать ее, так ничего плохого нет в том, что она чуть запачкает руки. У деда была борода, которая очень рано поседела. Он страшно ею гордился. И однажды бабушка сказала, что добрый Господь не разозлится, если она украдет немного из наследства Исава. Земля и поля — это наследство Исава. Она сказала, что сам Исав вовсю ворует у Исаака. Она имела в виду магазины, которые открывали гои[5] в нашем городе. Что деду оставалось делать? Он смеялся и называл ее змеей. Подожди, подожди, сейчас, — она ответила улыбкой на его нетерпение, — старея, она становилась очень странной. Сказать тебе, что она делала? Когда приходила осень, и все умирало...
— Умирало? Все? — прервал ее Давид.
— Не все, маленький гусь. Цветы. Когда они умирали, она не хотела выходить из дома. Правда, странно? День за днем она оставалась в своей большой комнате, там были хрустальные подсвечники. Ты не поверишь, как тихо она сидела, не видя слуг, не слыша, о чем говорят. Руки она вот так складывала на коленях. Дед очень переживал. Он просил ее выйти, даже заставлял. Он даже ходил к главному раввину. Ничего не помогало. До первого снега она не выходила из дому по своей воле.