— Ну хорошо, — произнес Лютер, наконец, — доброй недели всем вам. И пусть молельщик, — указал он шляпой в сторону Давида, — скорее выздоравливает.
— Спасибо, — ответила мать, — счастливой недели.
— Подними голову! — рявкнул отец. — Спокойной ночи, Джо, до завтра. Удачи тебе. — Мужчины засмеялись.
— Спокойной ночи, — Лютер вышел.
Со вздохом облегчения стряхнул с себя Давид скованность, владевшую его телом.
Отец смотрел на дверь. Его лицо расслабилось в улыбке.
— Он ищет несчастье на свою голову, — сказал он сухо.
— Это ты о чем?
Отец удивленно хмыкнул:
— Ты что, не заметила, как он странно себя вел сегодня?
— Да, я... — она засмущалась, вопросительно глядя на мужа, — но все-таки почему?
Он повернулся к ней, и она отвела взгляд.
— Ты что, не заметила, как он был смущен?
— Нет. Да. Вроде...
— Ты ничего не видишь, — он резко усмехнулся, — он пошел к брачному агенту.
— О! — ее лицо просветлело.
— Да. Это секрет. Понимаешь? Ты ничего об этом не знаешь.
— Понимаю, — она едва заметно улыбнулась.
— Он свободен, как ветер, и ищет себе камень на шею.
— Может быть, ему действительно нужна жена, — ответила она, — он часто говорит, что хочет иметь дом и детей.
— А, дети! Новые беды! Ему нужны не дети, а деньги. Он хочет открыть свою типографию. Так он, по крайней мере, говорит.
— Мне показалось, ты сказал, что он ищет себе несчастья, — засмеялась она.
— Конечно! Он слишком торопит события. Если бы он подождал еще несколько лет, у него было бы достаточно своих денег на типографию — без жены. Надо ждать! Я говорил ему. Ждать! А он говорит: "Нет. Мне нужна тысяча. Я хочу большой зал с четырьмя или пятью прессами". Но он узнает, что такое еврейская тысяча. Если она дотает только до пяти сотен на следующее же утро после того, как он нырнет под подол, можно будет считать, что ему еще повезло, — он спокойно рыгнул, и его кадык подпрыгнул. Потом он оглянулся, сведя брови, как будто искал чего-то.
— Я слышала, как он велел тебе запереть типографию, — сказала она.
— Да, он дает мне немного подработать. Я не приду домой до четырех или пяти, может быть, даже позже. Боже! — взорвался он. — Человек получает восемнадцать долларов в неделю, на шесть больше меня, и ему зудит заложить себя жене, — он замолчал и снова оглянулся. — Где "Тагеблатт"?
Мать испугалась.
— "Тагеблатт", — повторила она растерянно, о, где мои мозги. Я забыла купить. Дождь! Я ждала, пока он кончится.
Он нахмурился. С шумом сложив посуду в раковину, она вытерла руки полотенцем.
— Я вернусь через минуту.
— Куда это ты собираешься?
— За платком.
— А с Давидом что случилось? Что, у него нет ног.