Вешалка, как топор, врезалась в руки, спину, грудь. Она все время находила, куда ударить, как бы он ни извивался и ни корчился. Он кричал, кричал, а удары все падали.
— Пожалуйста, папочка! Пожалуйста! Не надо! Не надо! Дорогой папочка! Дорогой папочка! — он знал, что надо вырваться из-под града ударов. — Больно! Больно! — он должен вырваться.
— Теперь кричишь! — злился голос. — Плачешь! А сколько я просил тебя! Я молил тебя, как саму смерть! Тебя ничто не трогало! Ты молчал! Тайна...
Распахнулась дверь. С диким криком ворвалась мать и кинулась между ними.
— Мама! — закричал он, хватаясь за ее одежду. — Мама!
— О Боже! — крикнула она в ужасе, прижимая к себе сына. — Остановись! Остановись! Альберт! Что ты с ним сделал!
— Отпусти его, — рычал отец, — я говорю, отпусти его!
— Мама, — Давид конвульсивно прижимался к ней, — не давай ему! Не давай!
— Чем, — хрипло кричала она, пытаясь вырвать у отца вешалку, — чем бить ребенка! Горе тебе! Каменное сердце! Как ты мог!
— Я не бил его раньше, — хрипел отец сдавленным голосом, — он заслужил то, что я сделал! Ты достаточно защищала его от меня! Мне давно следовало это сделать!
— Твой единственный сын, — рыдала она, судорожно прижимая к себе Давида, — твой единственный сын!
— Не говори мне этого! Не хочу это слышать! Не сын он мне! Пусть хоть умрет у моих ног!
— О Давид, Давид любимый, — сокрушенная бедой сына, она, казалось, забыла все остальное, даже мужа. — Что он с тобой сделал! Ша! Ша! — она вытерла его слезы дрожащими руками, качая его. — Ша, мой любимый! Мой прекрасный! О, какие у тебя руки!
— Я приютил дьявола, — звучал неумолимый, злой голос, — мясник! И ты защищаешь его! Эти руки еще будут бить меня! Я знаю! Моя кровь предостерегает меня от такого сына! Этот сын! Посмотри на Иоси! Он пролил человеческую кровь, как воду!
— Ты сумасшедший, слепой безумец, — она зло повернулась к нему, — ты сам мясник! Я говорю тебе это в лицо! Когда он в опасности, я не отступлюсь, ты слышишь? Можешь делать все, что хочешь, но не с ним!
— Ха! У тебя свои взгляды! Но я буду его бить, когда смогу.
— Ты не дотронешься до него!
— Да? Посмотрим!
— Ты не дотронешься до него, слышишь? — ее голос, как бы сдерживая неимоверную волю и страсть, стал спокойным и грозным. — Никогда!
— Это ты мне говоришь? — изумился он. — Да ты знаешь, с кем ты говоришь?
— Это не имеет значения! А теперь оставь нас!
— Я? — снова безмерное удивление. Словно кто— то посмел своими вопросами заставить неистовую вулканическую силу заговорить. — Со мной? Ты говоришь со мной?
— С тобой. Да, с тобой. Уходи. Или я уйду.